Дарья Калинина - Сделай мне счастье

— Врачи приехали!

Врачи оглядели Германа, застывшего со ржавым пинцетом в руках, раскрасневшуюся Светлану Александровну, которая все еще прижимала к своей мощной груди кашляющего Ванечку, и кивнули:

— Собирайтесь!

В больницу поехал Герман. Теща осталась караулить возвращение Ирины. В машине Герман попытался выяснить у врача, возможно ли, чтобы ребенка с подозрением на инфекционное заболевание увезли не в специализированную больницу, а в косметологический центр, больше напоминающий санаторий. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего и категорически отверг такую возможность.

Что же, Герман и сам так думал.

Он стал расспрашивать дальше. Его интересовало, как найти Почтарева. Есть какая-то общая база, в которой числятся все врачи, работающие на «Скорых»? Оказалось, что общей базы нет. Разные бригады могли быть приписаны к разным станциям, имелись свои машины реанимации и у всех крупных госпиталей, больниц и поликлиник.

— Могу дать вам телефон нашего отдела кадров. Может, там чего и подскажут.

Но Герман отказался. Он уже надумал, что будет делать, когда вопрос с Ванечкой решится. Он поедет к этому гаду Меерсону и вытрясет из очкастого вруна всю правду. Ясно, что Меерсон знаком с Почтаревым, иначе Ванечку никогда бы не согласились принять в «Красоте не для всех». А если приняли, значит, Меерсон пошел против правил.

Вот и пусть ответит, где сейчас Ирина.

В больнице имени Рауфуса врач в приемном отделении потратил на Ванечку совсем немного времени. Едва заглянув мальчику в горло, он хмыкнул и взял в руки пинцет — родного брата того ржавого инструмента, который пыталась отнять у Германа его теща.

— Ну-ка, посмотрим, что у тебя там. Посмотри на потолок, видишь попугая? Зеленого такого? А перья в хвосте какие яркие!

И пока Ванечка с разинутым от удивления ртом пытался рассмотреть на потолке несуществующую птицу, врач ловко полез к нему в горло и уже через секунду воскликнул:

— Оп-ля! Готово!

Герман с удивлением смотрел на то, что он принял за нитку или кусок проволоки. Это была тонкая щепка, заноза, которая издалека казалась тоньше, чем на самом деле.

— Как это оказалось у него в горле? — изумленно пробормотал Герман.

— Это еще что! — весело воскликнул врач. — Видели бы вы, что иногда из детей приходится извлекать. От бабушкиного серебряного половника до папиного комплекта шахмат. Причем ладно бы одну-две пешки, но случалось, что и все тридцать две фигуры находились внутри проказника. Сосал он у вас какие-нибудь деревяшки?

— Было дело, — признался Герман.

— Пожалуйста! Заноза и застряла.

Едва из горла извлекли занозу, Ванечка почти сразу перестал кашлять. Он заметно повеселел, хотя и раньше грустным не был.

— Так я могу его забирать?

— Забирайте, — великодушно разрешил врач. — Все в порядке с вашим сыном.

Но у Германа оставался еще вопрос.

— Скажите, а вы могли бы посмотреть шрамик у него на лбу? Дело в том, что я уезжал, ребенок оставался с… няней. А теперь я вижу, что у него появился шрам. Но няня удрала, и мы не можем понять, что это была за травма.

— Хм, посмотрим, что здесь у нас.

Подняв волосы на лбу у Вани, врач осмотрел шовчик.

— Что я могу сказать? Шов наложен профессионально. Еще и лазером здесь шлифовали. Что странно: шов совсем свежий, ему от силы дней десять, но следов ушиба или другой травмы я не вижу. Конечно, могло быть и такое, что ребенок просто порезался. Если хотите, оставьте его у нас. Мы проведем обследование и дадим заключение. — Видя, что Герман колеблется, врач добавил: — Будь это какое другое место, я бы вас отпустил, не раздумывая. Но это голова, а с ней все-таки шутки плохи.

Нельзя сказать, что Герману хотелось оставлять Ванечку в больнице. Но какой у него выход? Теща прямо заявила, что ее друг не выдержит второй ночи в разлуке, и она не намерена приносить свое женское счастье в жертву.

— Если до вечера ты не приведешь Ирину домой, будешь сидеть с Ванечкой сам. И плевать мне, что ты работаешь. Посидишь пару деньков, авось оценишь мою дочь по достоинству.

Так что, оставляя Ванечку в больнице, Герман испытывал двоякие чувства. С одной стороны, жалко ребенка, но с другой — руки-то теперь у Германа развязаны. Он может целиком посвятить себя поискам Ирины.

Почему Герман решил, что Меерсон знает Почтарева? Не верил он, что больного ребенка могла принять у себя косметологическая клиника. Разве только по очень большому блату. Значит, Почтарев должен быть не просто знакомым Меерсона, а очень близким другом.

Вот пусть теперь и отдувается за своего приятеля.

Если бы Герман только знал, какими неприятностями обернется это решение, он бы и шагу не сделал в сторону Меерсона. Больше того, обошел бы этого господина за сто километров. Увы, Герман не обладал даром провидца и потому двинулся в сторону дивного зеленого городка Сестрорецка, где проживал господин Меерсон.

Ехать пришлось на общественном транспорте, потому что его машина осталась возле дома, а возвращаться не хотелось. Но Герман не огорчился, что остался без колес. Несмотря на полученные по настоянию Ирины права, он так и не полюбил крутить баранку. И сейчас он с удовольствием доверился профессиональному водителю. Хорошо, сиди себе, наслаждайся видами из окна. Совсем не то же самое, что самому рулить по пробкам и огрызаться на других водил.

Прощаясь с сыном в больнице, Герман получил от Ванечки в подарок рисунок, который тот успел нарисовать, пока врачи занимались оформлением нового пациента. На маленьком столике лежала бумага и цветные карандаши, которыми могли пользоваться юные пациенты, чтобы отвлечься от больничной обстановки.

Герман чмокнул сына в теплую макушку, поблагодарил и сунул рисунок в карман. А сейчас в дороге делать ему было особенно нечего, он достал бумагу и развернул ее.

— Ух ты! — непроизвольно вырвалось у него.

Рисунок не шел ни в какое сравнение с прежними каракулями Вани. Прежде ребенок насилу мог провести прямую линию, все у него получалось криво и косо. А теперь перед глазами Германа были идеально нарисованные прямые прямоугольники — окошки — и треугольная крыша. Рядом с домом росли деревья, гуляли человечки. Картинка была плотно заполнена таким множеством мелких и четко прописанных деталей, что никак не могла быть нарисована Ваней.

— Наверное, кто-то из старших детей нарисовал, — решил Герман. — А Ванечка просто подобрал чужой рисунок и подарил мне. Добрый мой мальчик.

Снова сложив рисунок, Герман взглянул в окно. До Сестрорецка оставалось всего ничего. Скоро они с Меерсоном встретятся лицом к лицу, и все наконец прояснится. О том, что все не только не прояснится, а еще больше запутается, Герман еще не знал. И хорошо, что не знал. Меньше знаешь, крепче спишь.