Сергей Юрьенен - Сделай мне больно

Сергей Юрьенен

Сделай мне больно

Роман

In memoriam

австро-венгерского деда

(Средняя Европа - СССР, ГУЛАГ)

Душа, ты рванешься на Запад,

а сердце пойдет на Восток.

Юрий Кузнецов,

Русский узел

All is in order within this house.

Terence Sellers,

The Correct Sadist?

Александр еще раз приложил ладонь к груди и навсегда оставил дом, где сохранился маузер.

В чужой стране ему было неплохо - хотя и не без риска, как в данном случае. Учтивый гость, он несколько часов не поднимался с собственных ног; ел же, соответственно, рукой - зачерпывая плов и отжимая жир сквозь пальцы обратно в казан. Тогда как еще в Душанбе главврач Таджикистана Фридрих Адольфович (который за бутылкой доверил Александру замысел о возвращении на историческую родину, "вернее, в то, что от нее осталось - в ФРГ") предупреждал: "Подбрюшье сверхдержавы чревато-с, молодой человек. Коррупцией вас не возьмут, я вижу по глазам. Но бойтесь гельминтозов - бич тех долин!"

Вдоль улицы осыпались гранатовые деревца. Над крышами таяли кизячные дымки, и было по-предвечернему безлюдно. У чинары за околицей, нажевавшись зеленого порошка под русским названием "сухой коньяк", пребывали в малооправданной нирване старейшины рода, среди коих один выделялся ярчайшей рыжей бородой: резиновые галоши на босу ногу, драные халаты, грязные чалмы. Гость кишлака, он церемонно раскланялся со стариками, в последний раз подержав руку на сердце.

У перекрестка, стоя на пяти ногах, задумался о чем-то черный ослик. Пошерстив на ходу его горячее острое ухо, Александр посмотрел со дна долины на солнце.

Наколовшись на западе, оно пылало напоследок в немой истерике.

Он вышел на дорогу и погнал свою длинную тень в город Энергетик побочное образование всесоюзной ударной стройки. Здесь, в ущелье, строили плотину ГЭС - самую высокую в Азии. Стройка была, что называется, приоритетная: сам Брежнев посетил. В соседней долине тысячелетнее кладбище уже было затоплено, а в этой от цветущих кишлаков остались лишь карьеры с выбранной землей.

Такой же ямой станет и этот, последний, где, поджав ноги, Александр сидел с просвещенным местным человеком по имени Абдулло, отцом двенадцати детей, машинистом ЭКГ - тяжелого экскаватора - и владельцем двух, на взгляд гостя, не очень совместимых наследственных вещей: Корана и Маузера 96. Популярная такая модель во времена басмачества - с квадратом магазинной коробки и длинным стволом. Обсуждался вопрос - что делать в перспективе ямы? Застрелиться - это здесь, согласно Абдулло, не принято. Не подобает умирать душе иначе, как с дозволения Аллаха. Но велено душе сражаться на пути Аллаха с теми, кто преступает против вас. Стало быть, надо убивать товарища Москвина - начальника строительства. Убивать? А вот из этого - и был развернут маузер. Гнуснее технократа, чем товарищ Москвин, Александр не встречал; однако, как умел, отговорил отчаявшегося машиниста. В разбухшую записную книжку, о которую сквозь нагрудный карман сейчас стучало сердце, был занесен компромиссный итог беседы, почерпнутый из Корана: "Но как день из ночи, Аллах выводит из мертвого живое..."

Вдоль дороги тянулись мрачные карьеры, и в Аллаха, положа руку на сердце, Александру не верилось.

Момент затишья стоял в долине. Дневная смена на плотине кончилась, ночная не началась. Утратив свою тень, он поднимал улегшуюся пыль, которая повисала за ним шлейфом. По левую руку призрачно возник завод железобетонных конструкций. С другой стороны белел отвесный утес, у подножия которого множество камней снова обратили внимание Александра своим явно неслучайным расположением. Кое-где между ними были воткнуты таблички.

Он оставил дорогу и поднялся к подножию.

Это было кладбище. Дощечки были натыканы вместо крестов. Он сел на корточки. На камнях имена были выписаны масляной краской, а на дощечках просто послюнявленным химическим карандашом: Иванов, Петров, Сидоров...

Женских не было. Но не это поразило, а возраст покойников. Их юность. Под камнями, под суглинком азиатским разлагались русские парни - все до одного моложе Александра. Он стал записывать фамилии, но их было слишком много. "Трудовой фронт" здесь отнюдь не только газетное клише. Ограничившись этой заметкой, он поднялся, постоял, перекрестился и вернулся на дорогу.

Перед входом в Энергетик он разминулся с "Волгой" легкого на помине начальника строительства. Лобовое стекло новенькой машины было в трещинах рикошет камней, стреляющих из-под колес. Пристегнутый ремнем безопасности Москвин - яйцевидная голова и лицо римской статуи - смотрел прямо перед собой. Осторожничая в виду неровностей, шофер вывозил этого фанатика прогресса под сень струй - в огороженный и охраняемый милицией оазис, который местные низы, конечно, называли "Дворянским гнездом". Туда им переместили тень, пересадив деревья из уничтоженных кишлаков. Место под солнцем в этом адском пекле каждый мог найти, а вот тени здесь жизненно не хватало. Не говоря о том, что воздух товарищ Москвин загрязнил в сорок раз выше допустимой нормы: добыты на него и эти данные.

Над Энергетиком, на восточном окоеме долины, засветился выписанный лампочками профиль огромной лысой головы с лозунгом под ней: "...ЛАВА ПАРТИИ!"

Электричества на идеологическую работу здесь не жалели, но налицо был дефицит "лампочек Ильича".

Карьеры, свалки и бараки скрылись за блочные дома главной улицы конечно, тоже Ленина. Трудящиеся за окнами ужинали и выпивали. К месту проживания на центральной площади Александр подходил в свете аргоновой вывески. В этой Богом забытой дыре она полыхала синим огнем на трех языках: МЕХМОНХОНА-ГОСТИНИЦА-HOTEL.

Дежурная окликнула:

- Товарищ Андерс! Телеграмма вам.

Он вернулся к стойке, закурил и мизинцем разорвал бумажную перепонку. Прочитал текст и посмотрел на девушку. Это была азиатка, перекрасившая себя в рыжий цвет.

- Уезжаете?

Он кивнул.

- В Душанбе?

- Нет.

- Домой в Москву?

- Еще дальше.

- Уж не в Париж ли?

- В Венгрию.

- Не может быть!

Он показал телеграмму. Что отъезд поезда Дружбы назначен на 21-го апреля.

- Везет же некоторым! - В сердцах она защелкала на деревянных счетах. - Тем более что венгры - любимый мой народ.

- Вы их знаете?

- Не знала бы, не говорила.

- А откуда?

- Вот журналисты... Ну, знакомый был. В Душанбе мне повстречался. Нападающий из сборной по водному поло. Венгры, они на наших смахивают. Скуластые, чернявые и смуглые. Но будут покультурней. Европа! Прилетели, всухую разгромили, сердца поразбивали и домой. Адресок, между прочим, оставил. Приезжай, говорит, в Будапешт, он красивей Парижа. Конечно бы, поехала, только кто меня пустит? А вам вот и на цифры везет... Двадцать один с вас рэ.