Дарья Донцова - В когтях у сказки

– Так ведь в любой фирме в отделе персонала должны были начать копать, – справедливо заметил Юра, – и сразу увидели бы: девичья фамилия Ларкина, а этот человек давно похоронен. В консульствах вообще сильно шерстят, в особенности в американском.

– В Израиле еще хуже, – деловито заметила Аглая, – там служба безопасности чумовая. У каждого пограничника есть коробочка, которой паспорт сканируют, и все про тебя видят.

Я усмехнулась.

– Ребята, но ведь Галина за рубеж никогда не ездила, визы не просила, она работала в таких местах, где по поводу анкеты не особенно заморачивались, полную проверку служащих не устраивали. Нервы у нее крепкие, она же профессиональная мошенница. Ладно, мадам Звонкова молчит, тогда я могу рассказать, как у нее жизнь после пожара складывалась.

– Говори, Вилка, – кивнул Степан. – А если что не так, Галочка поправит.

– Думаю, девочка не хотела убивать родителей, – начала я. – Она уродилась умной, расчетливой, великолепно изображала любящую дочь и сестру. И должна была понимать: ей предстоит еще год учиться в школе, отец и мать нужны, чтобы иметь еду, одежду, дом. Вот будет аттестат в кармане, тогда можно слинять в Москву. Доллары, которые Фирсова ей заплатила, лучше всего заныкать в пещере. «Потерплю одиннадцать месяцев, получу свой пятерочный аттестат и улечу в столицу». Полагаю, именно такие мысли бродили у нее в голове. Можно злиться на отца с матерью, ненавидеть их, считать гоблинами, но убивать… согласитесь, это уж слишком. Галя коварна, эгоистична, лицемерна, полна обиды, ревности, зависти, у нее в душе кипит котел черных страстей, но девочка, на мой взгляд, не социопат. Просто случилось несчастье. Давайте вспомним дневник Гали, слова, что Фирсова дала ей свое снотворное и предупредила – капли очень сильные, хватит двух. Но Гале доза показалась маленькой, она решила ее увеличить. Куда девочка налила лекарство? В кефир? В чай? В суп? Не знаю, что семья в тот день ела на ужин, но Иван Михайлович и Вероника Петровна сели после трапезы на диван и – отрубились. Галя обрадовалась столь быстрой реакции. Но она не врач, поэтому, не обратив внимания на то, что родители дышали все реже и реже, просто ждала, когда пробьет час «Х». А в урочное время схватила Пашу, отнесла его Карелии и вернулась домой. Родители, как ей показалось, крепко спали. Галина пошла в детскую, там разбила окно, устроила в комнате беспорядок и направилась в общую комнату…

Я перевела дух и повернулась к горничной.

– Что было потом? Вы внезапно поняли, что родители умерли? Испугались? Запаниковали? И тут в дверь кто-то позвонил? Вас охватил ужас: все пропало, Фирсову на дороге остановила милиция, стала интересоваться документами Паши… Звонок все тренькал и тренькал. Вы пошли в прихожую и увидели: за дверью стоит Алиса. Вы дружили? Зачем девочка пришла?

– Да ладно вам, Галина, облегчите душу, – мягко сказал Степан, – все равно мы уже знаем, как в принципе дело разворачивалось. Если станете сотрудничать, к вам проявят снисхождение.

– Не хотела их убивать, – наконец выдавила из себя Галина, – все получилось именно так, как писательница говорила, вместо двух капель я им по двадцать отсчитала.

– Ничего себе! – ахнула Анна Семеновна.

– И мать, и отец принимали всякие гомеопатические средства, – забормотала Галина, – всегда по двадцать капелек. Вот я и подумала, что такая доза самая правильная. Алиска же… Всем ее мать сейчас жалко, да? А между прочим, Валентина плохо с дочерью обращалась. Не била, не обижала ее, но у них дома никогда еды не было. Мы с Алиской в одном классе учились, за партой рядом сидели. Так вот, только я на урок приду, она шепчет: «Бутербродики есть? Дай куснуть». Если я к ней в гости заходила, меня никогда к столу не звали, ее мать даже чаю не предлагала. Хотя она и заваривать его не умела, вечно сидела на кухне и на гитаре играла, стихи писала и музыку к ним. Не злая женщина, просто ей в голову не приходило, что дочери супчик сварить надо. Я редко к Караваевой заглядывала, а она к нам постоянно прибегала – тупо пожрать. Классе в седьмом Алиска начала из дома убегать. Сядет на поезд и уедет не пойми куда. Дня два-три мамаша ее на своей гитаре бренчит, потом ее осенит: а где Алиска? И сразу к нам спешит: «Моя девочка у вас?»

А та уж давно на другой край страны в товарняке усвистела. Несколько раз Караваеву с поездов снимали, домой отправляли, в детской комнате милиции на учет поставили, а ей все по барабану. Из восьмого класса ее выгнали, экзамены она не сдала. Мать пофигистки отреагировала: «Иди работать». Алиска ей: «Не хочу».

Валентина спорить не стала. И славно мать с дочкой зажили: Валентина на рынке свои песни пела, накидают ей мелочи в стаканчик, так она сначала себе сигарет купит, а уж потом, если деньги остались, батон хлеба. Алиска же случайными заработками перебивалась. Потом мне мамаша сказала: «Галя, лучше тебе не дружить с Караваевой. Она со взрослыми мужчинами гуляет, не нужна тебе такая подруга». Да я и сама понимала, что Алиска проституткой стала. Подружка мне однажды предложила: «Давай познакомлю с Арамом, он тебя с богатым сведет, гринов огребешь – лом». Мне очень были нужны доллары, но продавать себя за них я не собиралась.

Галина сделала судорожный вдох.

– Глупая я была. Да и чего от малолетней дурочки хотеть? А во всем родители виноваты. Вот зачем они Машку из приюта взяли? Какого черта еще одного ребенка родили? Меня им мало было? Следовало родную дочь любить, вот тогда и денег на все хватало бы, в том числе и на мой институт. Только из-за предков мне младенца продать пришлось. А что делать? Средства-то на образование нужны были. Трындычиха тоже хороша – мол, практикант ребенка уронил. Сказала бы просто и честно: помер ваш новорожденный, и все, а близняшки чужие. Но нет, она за свою судьбу испугалась – вдруг посадят за халатность? Вот и скрыла смерть. И мамаша моя та еще штучка: взяла да потребовала отдать ей чужого младенца. Это ж надо! В общем, взрослые кашу заварили, а я всего-то хотела на киноактрису учиться. Но у родителей на родную дочку денег не нашлось, все на лечение Машки, а потом на содержание Пашки шли.

И Фирсова тоже далеко не ангел – зачем она согласилась сына купить, а? Пусть бы в милицию обратилась, в суд, то есть законно действовала. Так нет! Даже торговаться не стала, когда я ей сумму назвала. Всю отсчитала, Пашку забрала, положила на заднее сиденье в короб от коляски, где уже один младенец лежал, сказала: «Прощай, Галина. Молись Богу, чтобы он тебе совершенный тобой грех простил», и укатила. Вот дрянь! Сама же мне снотворное дала, ребенка за деньги получила, а меня пристыдить решила. В общем, нет моей вины в произошедшем, и…