Наталья Александрова - Дегустация волшебства

Надежда поскорее распрощалась с Гариком, чтобы он не стал расспрашивать, условившись созвониться завтра на предмет получения подробных сведений.

Аркадий Западло вторично пришел в себя. С испугом оглядевшись и увидев в постели рядом с собой спящую богатырским сном рыжеволосую объемистую незнакомку, он тихонько выбрался из кровати, собрал по углам комнаты свою одежду и крадучись двинулся к двери. Женщина в постели перевернулась на другой бок и оглушительно всхрапнула. Аркадий вылетел из квартиры как ошпаренный. На улице он перевел дух и огляделся. Оказалось, что он совсем недалеко от Новочеркасского проспекта и «Валтасаровых Чертогов». Добравшись до мастерской, найдя на обычном месте ключ и попав внутрь, Аркадий испытал двойственное чувство: с одной стороны, он с облегчением отбросил от себя мучительные воспоминания о рыхлом и веснушчатом теле, сонно ворочающемся среди смятых простыней, и тревожную мысль «Неужели я вчера с ней… Это до чего же я допился…» С другой стороны, в мастерской все было в таком виде, что он сразу подумал об ограблении. Правда, на первый взгляд ничего не пропало, все было только раскидано и перевернуто вверх дном. Посредине мастерской валялся кот, напоминавший сильно поношенную меховую шапку. Аркадий вгляделся в него и ощутил глубокое сочувствие и понимание: кот спал тяжелым пьяным сном и его мучили кошмары. Однако, раскручивая назад постепенно проявляющуюся киноленту своих воспоминаний, Аркадий вспомнил, зачем он брал у Рудика ключи от мастерской: у него было два заказа… И ведь он их выполнил… В памяти всплыли холсты с гусями. Их было два. Где же они? Неужели грабители, которые устроили погром в «Валтасаровых Чертогах», охотились за стадами гусей и утащили их из мастерской?

Прижавшись мучительно ноющим лбом к холодному стеклу, Аркадий пытался восстановить в памяти события минувших суток. Наконец он вспомнил свой разговор с рыжим Толяном… Он назвал ему адрес мастерской… Значит, Толян забрал одно стадо гусей. Неужели это он устроил во время своего посещения такой погром? Ну и ну! Хотя от этих отморозков всего можно ожидать – никакой культуры… Однако где же второе «Утро на птицеферме»?

Аркадий еще раз обошел мастерскую и наконец нашел среди живописно разбросанного хлама опрокинутый мольберт и на нем искомую картину. Облегченно вздохнув, художник придал мольберту исходное вертикальное положение и с гордостью взглянул на дело своих рук. Гуси были как живые. Казалось, «Валтасаровы Чертоги» наполнились их жизнерадостным гоготом.

Аркадий наклонил голову набок и еще раз вгляделся в картину. Что-то в ней было не так… Толян должен был забрать правый холст… А это какой же? Гуси смотрят налево… Черт, где же стояла эта картина – справа или слева? В голове все путалось, тяжелое похмелье давало себя знать, да и вообще Аркадий не отличался хорошей памятью и отточенным интеллектом. Отчаявшись вспомнить точное расположение картин, он махнул рукой, решив, что Толян точно взял ту картину, которую надо – ведь он-то был не с похмелья, а значит, соображал отчетливо.

Придя к такому выводу и окончательно успокоившись, Аркадий начал потихоньку наводить в мастерской порядок, чтобы братья-художники, вернувшись в свои хоромы, не пришли в ужас и не приняли окончательное решение не пускать к себе его, Аркадия Западло, ни под каким видом. В самый разгар генеральной приборки, мучительная трудоемкость которой усугублялась головной болью и прочими прелестями похмелья, в дверь мастерской позвонили. Страдающему Аркадию всякий звук казался непереносимо громким, а от дверного звонка даже кот Пиня проснулся и подскочил как ужаленный – видимо, его похмелье было столь же мучительным. Оба – человек и кот – из последних сил потащились к двери, чтобы прекратить это издевательство – то есть неумолкающее дребезжание старого дверного звонка. Открыв дверь, они увидели на пороге маленькую старушонку с личиком сморщенным, как печеное яблочко, но при этом исполненным крайнего неодобрения и даже суровости.

– Здравштвуйте, голубшики! – прошамкала старушенция. – Вы што же это уштраиваете? – обращалась она при этом одинаково к человеку и коту.

Кот, почувствовав некоторый моральный дискомфорт, прижался к ноге Аркадия и задрал хвост трубой.

– Тебе чего, бабуля, надо? – обиделся Аркадий, надо же, приходит к людям без приглашения, да еще сердится. – Тебе, бабка, подать, что ли?

– Ты сам скоро будешь милоштыню прошить! – обозлилась старуха. – Тебе Андрон Аскольдыч когда велел работу принешти?

– Ой, мать честная! – хлопнул Аркадий себя по лбу. – Сегодня какой день-то?

– Вошкрешенье, – сурово прошамкала Лизаветишна.

– Ой, прости бабуля, – засуетился художник, – совсем запамятовал… Готова она, работа-то, давно готова, забыл только, что с утра обещал принести… Так ты, бабуля, сама, что ли, заберешь?

– Да уж, коли до тебя, бешкультурника, добралась, так придется шамой забрать. Гоняешь только штарого человека!

Аркадий торопливо упаковал в чистую холстину оставшихся гусей, вручил сердитой старухе и с явным облегчением захлопнул за ней дверь мастерской.

Надо сказать, на морде кота Пинтуриккио тоже отчетливо было написано облегчение.

Толян Рыжий ввалился в бильярдную, махнув рукой бойцу на входе, и прошел в кабинет Штабеля.

– Вот, приволок твою картину, – положил он холст перед шефом и коротко хохотнул: – Гуси-гуси, га-га-га!

Тихо сидевший в сторонке Эрлих подошел к столу, поднял холст и взглянул на его обратную сторону. Лицо его вытянулось.

– Сергей! – сказал Семен Борисович. – Зачем вам нужна эта дрянь? Что притащил этот рыжий недоумок?

– А в чем дело? – насторожился Штабель.

– Сергей, вы меня извините, может быть, я лезу не в свои дела, но я даже оттуда, из уголка, где я себе тихо сидел, увидел, что это совершенно другой холст. Это очень хороший добротный холст, вы-таки думаете, что у Шагала в его Витебске было что-нибудь такое? Так нет, вы не поверите, на какой дряни он работал! И из этой дряни он делал замечательные картины! А здесь я очень опасаюсь, что на этом отличном холсте кто-то намалевал неописуемую дрянь. Я вам скажу: я ведь на ваших глазах осматривал Шагала перед тем, как ваш рыжий профессор, – Эрлих покосился на растерянно мнущегося в стороне Толяна, – потащил его в косметический салон для нанесения грима. Так вы же знаете, что если я уже держал в руках холст, так я запомню на нем каждый узелок. Я вам ответственно говорю: холст не тот…

– Семен, я уже понял, – остановил разговорчивого Эрлиха Штабель. – Можешь не продолжать, ты уже все сказал.

Затем он резко развернулся и рявкнул на Толяна, удивленно хлопавшего рыжими ресницами: