Татьяна Полякова - Выйти замуж любой ценой

– С этим не поспоришь, – вздохнула Светка. – Ладно, не пропадай. Послезавтра похороны Юрки, надо бы венок купить.

– Я, пожалуй, не пойду, – вздохнула я.

– Как это? – ахнула подруга. – Вы же, можно сказать, близкая родня.

– Ничего подобного. Мы поссорились и разошлись. И я в отпуске. Ладно, – тяжко вздохнула я. – Приду, если ничего не случится.

– А что может случиться? – испугалась Светка. Я чертыхнулась и повесила трубку.

Протасов смотрел на меня с сочувствием, потом перевел взгляд на часы и начал собираться на свидание. Удалился в гардеробную и там пропал. Одно слово: выпендрежник. Когда он вновь появился в гостиной, я едва не застонала от вожделения, но в основном все-таки от злости. То, что такое сокровище не для меня припасли, я худо-бедно переживу, но то, что оно достанется какой-то стерве, вызывало зубовный скрежет. Однако мысли о прекрасной Елене вряд ли доставляли Протасову удовольствие. Выглядел он чересчур напряженным да еще без конца хмурился. Потом и вовсе заявил:

– Поехали со мной.

– У тебя же свидание, – удивилась я.

– Деловая встреча, – поправил он. – Я заказал два столика. Сядешь рядом.

– Идиотизм, – кивнула я, Протасов тоже кивнул.

– Зато ты сможешь подойти по моему сигналу, и мы смоемся.

– Чувствую, ты много претерпел от мадам Бурденко, – съязвила я.

– Она неверно поняла некоторые мои слова…

– Ясно: наобещал бабе любовь до гроба, а теперь в кусты…

– Ничего я ей не обещал, – взвился Платон Сергеевич, посмотрел на меня с печалью и вздохнул: – Поехали.

Имея доброе сердце, я согласилась, хотя и считала, что типы вроде Протасова должны получить заслуженное наказание. Юрка, помнится, тоже не раз твердил, что я неверно поняла его слова… Все мы верно понимаем.

Еще раз взглянув на красавца Протасова, я горько пожалела, как мало моих вещей перекочевало вместе со мной в его квартиру. Критически взглянула на нас в зеркало и отчетливо представила ехидное шипение за спиной: «И что он в ней нашел?» Вскинула подбородок и мысленно ответила: «Светлый ум и прекрасную душу».

Мадам Бурденко оказалось хорошо за тридцать, и, с моей точки зрения, красавицей она точно не была. Чересчур худая, чересчур загорелая и чересчур накрашенная. Я бы еще добавила крайнюю самоуверенность и даже наглость. Мадам сидела за столом, закинув ногу на ногу, выставив их в проход, и курила, как раз в двух метрах от красочной таблички «У нас не курят. Спасибо за понимание». Ни один из официантов, сновавших по соседству, не рискнул сделать ей замечание. На входе мы с Протасовым разделились, он направился к своей Елене, а я через пару минут заняла стол рядом, однако за ширмой, что позволило слышать все, что происходит за их столом, и не обращать на себя внимания.

– Господи, как ты меня возбуждаешь, – простонала худосочная вместо приветствия, а я добавила к эпитету «худосочная» слово «шлюха». Но это не помогло. В ответ Протасов нервно хихикнул и поцеловал ей руку. Ширма состояла из переплетенных деревянных реек, и я не только подслушивала, но и беззастенчиво подглядывала. Платон Сергеевич сел рядом с Еленой, а она сообщила: – Я заказала шампанское.

Тут ко мне подскочил официант, и от ширмы пришлось отлепиться, более того, официант оказался дотошным парнем, изо всех сил желавшим быть полезным, в результате я была лишена возможности слышать, о чем говорят по соседству. Когда же он наконец отошел, и я сосредоточилась на разговоре, стало ясно, что многое успела пропустить.

– Ты это знаешь точно? – спросила мадам Бурденко, теперь голос ее звучал с заметной примесью досады.

– Один человек, не желая неприятностей, попросил меня заглянуть в банковскую ячейку известного тебе господина.

– Говоря попросту, Шевчук его шантажировал, и он беспокоился, нет ли там компромата?

– Это ты сказала, – пожал Протасов плечами. – В ячейке оказались деньги и ожерелье. А я вспомнил, что Зараев как-то хвалился…

– Ясно, – махнула рукой Елена Михайловна. – Мужики даже хуже баб, треплют обо всем направо и налево.

– На всякий случай я сфотографировал украшение и показал его Зараеву.

– Мне следовало предположить, что Шевчук спрячет ожерелье… вещь слишком ценная, чтоб держать ее дома… Платон, а можно сделать так, что до появления в хранилище полиции ты еще раз заглянешь в ячейку… и ожерелье оттуда исчезнет?

– Дорогая, ты же понимаешь, это не в моей власти, – развел руками Протасов.

– Чушь. Твой дружок тебе не откажет. Пойми, не тебе одному Зараев болтал об ожерелье. Подозреваю, уже полгорода о нем знает, – досадливо фыркнула Елена. – А если так, полиция скоро у меня появится. И что я им скажу?

– Могу предложить такой вариант: тебе понадобилась крупная сумма денег, и Шевчук одолжил ее. А ожерелье послужило залогом.

– И для чего мне крупная сумма? В карты проиграла? Любовнику квартиру купила? Ты ж понимаешь, дело не в ожерелье и его стоимости, а в моем муженьке, будь он неладен. Форменный псих, чтоб ты знал. Хочешь, покажу, как он меня разукрасил? Приревновал к Потапову…

– Может, стоит подумать о разводе?

– Спятил? Он меня без штанов оставит. А кому я нужна без штанов? Ты вряд ли замуж возьмешь.

– Тогда… как насчет того, чтобы не давать ему поводов для ревности?

– Сказанул… ветреность в моей природе, а против природы не попрешь… Короче, Протасов, спасай. Если мой об ожерелье узнает, да еще о том, что изменяла я ему с Зараевым… будешь венок нести за моим гробом.

– Попробую тебе помочь, – с постным видом заявил Платон Сергеевич. – Но это очень не просто…

– За мной не заржавеет…

– С какой стати ты отдала Шевчуку ожерелье? Я не из пустого любопытства спрашиваю. Этого типа убили…

– И правильно сделали, – перебила Елена. – Я б его сама с удовольствием шлепнула. Пришел ко мне, сволочуга, денег занять. Я сначала посмеялась, да недолго.

– Чем он тебя шантажировал?

– Ой… глупость несусветная… – досадливо фыркнула мадам. – Мой массажист… короче, черт попутал. В спортивном клубе. А там видеокамеры, о чем клиентов не предупредили. Парень-то наверняка о ней знал… с ним я уже разобралась. Работы в городе для него нет, пусть поищет в другом месте. Но Шевчук… я сразу поняла, куда он клонит, едва он спросил «как мне нравится клуб». Денег у меня не было, зато было ожерелье. Носить я его не могла, как объяснишь мужу, откуда оно взялось… Я его у Зараева из принципа выпросила. Просто хотела, чтоб потратился. А денег стоит немалых, вот я Шевчуку его и предложила. Продашь, будут у тебя денежки. Предполагалось, что берет он деньги взаймы… Я и думать об ожерелье забыла, и вдруг такой подарок. Платон, никак нельзя, чтоб муж узнал…

– Сделаю все возможное, – приложив руку к груди, задушевным голосом проповедника заверил Протасов.