Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку

– Почему?

И вдруг Марин увидел иного Шатунова, человека с маниакальной одержимостью, который еле справлялся с собой, не остановится ни перед чем и – что, пожалуй, в нем главное, – выйдет из истории с кубком победителя. Он привык переступать через завалы трудностей, каковы б те ни были, в результате ничего не боится. Не боится, не имеет страха… зря. Против пули нет стопроцентного щита, а против смерти не придумали медикаментов. Шатунов об этом знает, однако нужно, чтоб он помнил. Но шеф забыл, положившись на Марина, а надо, чтоб и с ним помнил.

– Если идти по шаблону, – говорил Шатунов, периодически отхлебывая из стакана спиртное, – то убить должен невинно отсидевший человек. Ксения не судья. Сажает-то судья, срок насчитывает он. Но допустим, она делала ошибки, почему же в течение стольких лет на нее не покушались? За это время мало народу село в тюрьмы? Все были довольны приговорами? Так почему?

– Не знаю…

Шатунов хлебнул еще виски, походил, собирая мысли, которые разлетались во все стороны, и остановился посредине кабинета.

– И я не знаю, – выговорил он тоскливо. – Мне кажется, случилось что-то неординарное, случилось недавно, иначе я бы знал… Да, знал бы.

– Леонид Федорович, вы не хотите рассказать мне?..

– Шатунов Леонид Федорович?

– Да…

Он ничего не понимал. Его грубо оттеснили, в квартиру вломились люди в штатском и камуфляже, вооруженные до зубов, будто здесь явка опасных резидентов, и рассыпались, как муравьи. Первое, что пришло в голову, – бандиты налетели, прикинувшись милицией, время-то настало, когда любой документ, даже ксиву президента США, можно было купить в подземном переходе.

– А в чем, собственно, дело? – выговорил Шатунов, теряя почву под ногами. Да что говорить – страшно стало.

– Вы подозреваетесь в убийстве, – поставил его в известность самоуверенный и неряшливый тип в мятом пиджаке, прохаживаясь по прихожей и с интересом разглядывая фотографии дочери на стене.

– В чем?!! – вытаращился Леха. – Вы… Что вы несете? В каком убийстве?!

– Вы задержаны, – отрубил, вероятно, начальник всей этой оравы вандалов, вытряхивающих ящики и шкафы куда попало.

На Шатунова надели наручники и вытолкали за дверь. Из соседней квартиры выглянула старушка, Леха успел ей крикнуть, чтоб она заперла квартиру, а ключи забрала, мол, произошло недоразумение и скоро… М-да, скоро – это когда, через сколько лет?

И попал он в переполненную камеру следственного изолятора, где нечем было дышать, где курили, спали, ели, справляли нужду. Но и в том скотстве, как призрак, с каждым живет надежда, обласкивая самые черные души. А Леха Шатун свою надежду потерял именно там.

Прессовали его круто, надо сказать, недолго. Видимо, кому-то очень хотелось побыстрей Леху Шатунова закопать буквально. Не давали звонить друзьям-знакомым, юристам, на работу. Били, разумеется, как же без этого? Время разрешало все. А когда нет ограничений, человек почему-то откатывается на уровень пещерного жителя, превращаясь в тупое, бездушное, жестокое существо, к тому же порочное и жадное. Требовалось искать новые силы, чтоб и этот этап, явно задуманный дьяволом, пережить, а откуда их черпать?

Он не знал абсолютно ничего ни о своих правах, ни о правах тех, кто его допрашивал, не знал, как вести себя, что требовать. Занимался контрабандой и спекуляцией в советское время, но не попадался, опыта общения с правоохранительными органами негде было набраться. Просветительную работу в камере вели мужики, съевшие по собаке на уголовке, знавшие кодекс от корки до корки, но случай Лехи оказался беспрецедентным: на него вешали… семь убийств, семь!!! Включая Жирнова! По новой версии выходило, его застрелил Шатунов – прямо маньяк какой-то.

Леха регулярно отправлял левак, всего три фуры, в каждой – по два водителя, что, конечно, нелепо. Но ведь не было сбоев, с гаишниками по пути следования договоренность имелась, им отстегивали, фуры они узнавали по вымпелам. Каравану ничто не угрожало! И вдруг пустые фуры нашли в тупиковой зоне, в лесу, куда ребята не должны были заезжать, а все шестеро…

– Что же, я сам себя ограбил? – нашелся Шатунов на одном из допросов. – Для чего? Где логика?

– У нас своя логика, гнида! – шипел следак по фамилии Ревин в лицо Лехи. – Водители добровольно туда поехали! Кто их заставил повернуть? Кому б они доверились?

– Объясните: зачем мне это нужно?

– Чтоб скрыть экономические преступления.

А экономическое преступление и так налицо, товар-то левый, налогами не облагаемый. В общем, Ревин требовал признать вину. Шатунов разве больной? За такое количество жертв полагалась высшая мера – расстрел. Шатунов и стоял насмерть: не подпишу, не сознаюсь, не имею к убийствам отношения, ищите убийц.

Достоялся до того, что однажды Ревин с группой мордастых парней повезли его далеко за город, вытолкнули из ментовозки и ультиматум предъявили: либо Шатун подписывает признательные показания, либо прямо здесь его… пиф-паф, ой-ой-ой!

Описывать страх бессмысленно. Когда видишь ствол пистолета и ма-аленькое отверстие, из которого вот-вот вылетит такая же крошка пуля и врежется в лоб, а вокруг никого, страх душит капитально. Страх перекрывает горло, сжимает внутренности, сдавливает виски – происходит сплошная архивация организма, после этого можно человека в коробочку класть. И это не все. Страх гуляет под кожей, отслаивая ее от остального тела, оттого и кажется, будто с тебя сдирают шкуру. А еще страх заставляет упасть на колени и молить о пощаде, потому что страстно хочется дышать, видеть, жить…

Однако кто-то, маскируясь под ветерок, шепнул Лехе на ушко: подумай, зачем сюда привезли и пугают, если все равно светит расстрел? Логики-то нет! Ни в чем нет логики! Шатунов доверился чутью или Ангелу Хранителю и, преодолевая невообразимый ужас, твердо сказал:

– Не подпишу. Я не виноват. Стреляйте…

Грянули выстрелы. Он зажмурился крепко-крепко… Ждал, что каждый выстрел несет смерть.

Но стреляли в землю вокруг ног, которая от попадавших в нее пуль поднималась клубами до лица.

А чутье-то не обмануло! Шатунова отвезли назад, втолкнули в камеру, захлопнули дверь. Звякала связка ключей, лязгали задвижки… Леха еле-еле добрался до нар на ватных ногах, рухнул на них и, честно говоря, в тот момент принял бы любую смерть – до того осточертел весь этот кошмар.

– Дорогу ты кому-то перешел, – определил бывалый уголовник, не куривший только ночью, когда забывался чутким сном. – Бабки есть?

– Есть.

– Больше с ними в пифы-пафы не играй, а выучи одно слово: ад-во-кат. Что б ни случилось, а все самое худшее уже случилось, повторяй: адвокат. Для уверенности двух адвокатов найми, без них ты не выплывешь, но они бабок стоят. М-да… беспредельщики банкуют, это плохо… это конец. Не сразу, конечно, но конец вижу…