Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку

– Ай-я… – вдруг панически протянул адвокат, слова его стали внятными, потому что наполнились содержанием. – Нам капец, Леонид Федорович, эту суку мало кому удалось переговорить. Она максимум требует. Господи, откуда ж взялась эта змея, а? Господи, за что ты нас караешь? И какой идиот назначает бабу государственным обвинителем? Паранджу на них на всех, паранджу! И в подвалах держать. Надо что-то придумать…

Шатунов выпрямился, ибо начали представлять тех, кто участвует в заседании суда, да нечаянно его глаза уперлись в… Не может этого быть!

Чуть наискосок за отдельным столом сидела… Ева! Миллион мыслей кишело под черепом, словно черви, разъедающие мозг, – нет, невозможно, так не бывает. Это похожая на нее…

Нет, она, Ева! Только прическа другая, волосы зачесаны строго назад, на затылке пучок… костюм от синего чулка – не ее одежда…

Ева не поднимала взгляда от бумаг, которые читала, по-деловому делая в них отметины авторучкой. Все-таки другая…

Но именно эта женщина прибегала к нему за любовью, таяла от его поцелуев и отдавалась до самоотречения. Как она попала сюда, как узнала про него? И почему сидит не среди зрителей… или слушателей…

Вдруг дошло! Нет, как молотком по темечку стукнуло: Ева здесь не в качестве зрителя, а… кого? Кто она в этом храме ужаса?..

– Зачем спектакль закатил? – справедливо возмущался Владимир Витальевич, выслушав Шатунова и уяснив, что ссору друг затеял понарошку, как говорят дети. – Нельзя было договориться?

– Ты ж не артист, – оправдывался тот. – Не смог бы убедительно сыграть, чтоб все поверили: мы навеки в контрах…

– За-чем? – взревел друг, которого все равно терзала обида и теперь ему было сложно поверить в хитроумный план.

Плюхнувшись на водительское место, Марин, ценя свое время, которое у него отнимали, да еще ночью, когда люди сладко спят, переговоры взял на себя:

– Можно я? Нам нужен надежный человек, Леонид Федорович назвал вас. Вечер и ссору придумал я. Для чего: убийцы не должны искать Пашку у вас.

– Здесь прятать его нельзя, – возразил Владимир Витальевич. – У меня Машка… Светланка с Лилькой – это мои дочери. У меня теща! А моя теща… ты, Ленька, знаешь ее.

– Павлик не у вас будет жить, – успокоил его Марин. – Но именно вы доставите парня в деревню, где снят дом. Если б и вы с ним пожили… но мы не настаиваем.

– А если преступники ни о чем таком не помышляют?

Человеку, привыкшему к обывательскому режиму, который не предусматривает резких скачков и поворотов, трудно свыкнуться с военным положением и повышенной личной ответственностью. Не дав согласия, он вынудил Марина разложить ситуацию на составные:

– Убийцы хорошо организованы и тренированы, знают, на что идут и что получат в случае неудачи. Устранить Ксению Эдуардовну тихо не вышло, произошел сбой. Теперь им нужно убрать последствия сбоя, а нам – просчитать, что они сделают в первую очередь. Поставьте себя на их место: чтоб задницу не подожгли, как надо поступить?

– Заставить молчать Леху, – предположил Владимир Витальевич.

– Сначала выманить, узнать, что ему известно, ведь Ксения Эдуардовна могла наболтать много чего. В этом заинтересован, прежде всего, заказчик. А как выманить одного, без сопровождения? Выкрасть самое дорогое – сына. Кстати, и Сабрину нужно спрятать. Ну, что смотрите, будто Америку открываю? Нет, я, конечно, могу ошибаться…

Но верилось в это после его расклада уже с трудом. Владимир Витальевич, еще имея массу вопросов, с готовностью заявил:

– Что я должен делать?

А Шатунов был уверен, что Володька поймет и простит, а главное – не откажет ему.

С утра он стоял у двери, нажав на кнопку звонка, и держал, пока Аня не открыла. На ее милом лице появилась приветливая улыбка, Анна отступила, приглашая его в квартиру, – приятно, когда тебе радуются. Идя за ней, Марин втянул носом воздух, от Аннушки пахло ванилью, жасмином… или лимоном и чем-то пряным – хоть кушай ее. Кстати, девушка правильная, ответственная, морально устойчивая, чтоб это узнать, не надо с ней пуд соли съесть. А подкрасить ее, приодеть, волосы в парикмахерской растрепать – красавица будет. Не знает она своих возможностей. Собственно, Марин приехал сюда, пожертвовав самой дорогой привилегией человека – сном, не ради Анны.

– Сестра твоя где? – осведомился он, заходя в прихожую.

– В своей комнате лежит.

– Заболела? – хмыкнул Марин.

– Ей, правда, плохо. Перекурила дряни всякой, теперь будет долго отходить.

– Ничего, я немножко полечу ее, можно?

– Ты говоришь загадками, но если поможешь мне справиться с Зойкой, обещаю поклоняться тебе как божеству.

Насчет поклонения шутка, конечно, но тем самым она разрешила распоряжаться в доме, и в первую очередь чернушкой, ему-то это и надо.

Зоя лежала на животе с закрытыми глазами, чистое от краски личико оказалось хорошеньким и молоденьким, а не безнадежно бледным и старым, как при первой встрече. По пути к кровати Марин подхватил стул, поставил у изголовья, оседлал его и громко-весело крикнул:

– Привет, Ноктюрна!

Она открыла один глаз, второй загораживал угол подушки. Глаз увидел Марина и не вспомнил его.

– Ты кто? – вяло поинтересовалась Зоя.

– Я демон, подобравший тебя на могиле и депортировавший с кладбища домой.

Очень сложно воспринимала она его извилистую речь, не поняла ни юмора, ни издевки, впрочем, глаз девочки встревожился. Марин, улыбаясь, он же чувствовал свое превосходство и про себя ржал над глупышкой, сложил руки на спинке стула, уложил на них подбородок и решил познакомить ее с собой:

– В свободное от кладбищенских забот время я подрабатываю в органах наркоконтроля. И сейчас ты мне выложишь, кто тебя шпигует марихуаной. Ну, чего зависла, Зойка? Я жду имена.

– А… – протянула она, разочаровавшись, а может, наоборот, успокоившись. – Ты мент… или полицай, да?

– Но, но, детка! Не слишком ли ты смелая? А в каталажку не хочешь проехаться? А посидеть на казенном фастфуде нет желания?

Зойка не реагировала на угрозы, скорей всего, не верила, что он причинит ей зло. Вот когда зло абстрактное, да обставленное таинственными ритуалами, да под воздействием массового психоза, оно рождает в душе суеверный ужас и членодрожание. А в жизни, не столкнувшись с настоящей жестокостью, неприукрашенным злом, чувствуешь себя вне досягаемости демона в джинсовом костюме и клетчатой рубашке. Марину некогда было разводить антимонии, он с деловой решимостью отставил стул, отбросил одеяло и всего одной рукой приподнял Зойку, взяв ее за ногу.

– Ааа! – завизжала она, задергалась, перестав походить на умирающую от передоза. – Чего привязался?.. Да пошел ты…

На шум прибежала милосердная сестра, Марин жестом свободной руки приказал не приближаться. Аня вжалась в стену, вытаращив глаза, ничего не понимая, а лишь наблюдая, как младшенькая извивается, вися на одной ноге, опираясь руками и второй ногой о кровать, вдобавок верещит: