Елена Логунова - 12 невест миллионера

У нетерпеливого фотографа были крепкие стройные ноги, поджарый живот в «шашечку», широкие плечи, приятное лицо и незатейливое имя – Мик. Жюль Ля Бин еще не успел выяснить, какова сексуальная ориентация симпатяги Мика и – в надежде на лучшее – старался ему понравиться.

Ассистентка Жюля, Мария, курила у борта, шикарным жестом стряхивая пепел прямо в море и взирая на происходящее с ироничной улыбкой.

– Жулик, надень солнечные очки, иначе морщинки у глаз загорят и станут казаться глубже, – вполголоса посоветовала она боссу, про себя оценив попытку маэстро завлечь фотографа как смехотворную.

Мария уже успела прояснить ориентацию Мика и знала, что на сей раз маэстро ничего не обломится. Вот и хорошо, не будет отвлекаться от работы!

– Пшла вон, Машка, – беззлобно огрызнулся Жюль, мягко постучав подушечками пальцев по нижним векам.

Помощница не обиделась.

Они с маэстро были старыми знакомыми, еще с тех времен, когда высокооплачиваемый стилист-визажист талантливо притворялся гетеросексуалом, откликался на родное имя Миша Жулябин и работал мастером-универсалом в саратовской парикмахерской ««Магнолия».

Симпатяга Мик сверкнул улыбкой и фотовспышкой.

Жюль тряхнул тонированными кудрями.

– Жулик, хорош форсить, – хмыкнула Мария. – Надень панамку, пока голову не напекло. Нам еще работать сегодня!

– Да, придется поработать.

Маэстро послал фотографу улыбку – одновременно и виноватую, и зазывную, – отклеил от борта обтянутое розовыми льняными шортами бедро и, посуровев, кивнул помощнице.

– Посмотришь еще раз? – поняла она.

– Давай.

Жюль переместился к столу, подождал, пока Мария поставит перед ним ноутбук, и открыл его жестом пианиста, готового слиться в экстазе с инструментом.

Основными инструментами маэстро Ля Бина были ножницы, щипцы, кисти, краски и прочие средства наведения красоты. Компьютер обычно использовался для хранения фотографий, запечатлевших результаты работы мастера.

На этот раз все было наоборот.

Пробежавшись пальцами по клавиатуре, маэстро вызвал на экран портрет, который ему предстояло воплотить в двенадцати максимально точных копиях.

– Странно, – сказал Ля Бин. – Ведь заурядное лицо, ничего особенного, правда? Ни глаз, как у Софи Лорен, ни губ, как у Мэрилин Монро, ни скул, как у Анджелины Джоли…

– Ни ушей, как у эльфийской принцессы, ни клыков, как у вампира, ни трупных пятен, как у зомби, – согласилась Мария, вспомнив лишь некоторые шедевральные работы маэстро Ля Бина.

Девичье лицо на экране словно таяло и плавилось: фас, три четверти, профиль, снова три четверти… В этом была вполне убедительная иллюзия жизни.

Девушка на фото была не столько красива, сколько мила. Смотреть на нее было очень приятно. Правильные черты и спокойное выражение лица радовали глаз, но не вызывали той мучительной жажды обладания, которая возникает при созерцании красоток на разворотах «Плейбоя».

– Зачем кому-то понадобилась целая дюжина таких простушек? – озвучил свои мысли Ля Бин, привыкший к гораздо более сложным заказам.

В том, чтобы подогнать двенадцать моделей под один образец, имелся некий вызов, однако маэстро находил его не вполне достойным своей квалификации и профессиональной репутации.

Достойным был только гонорар.

Может, все-таки сделать им хотя бы эльфийские ушки? Уши «образцовой девушки» были закрыты распущенными волосами, что оставляло простор для фантазии.

– Тебе же сказали – готовится приватный показ авторской коллекции, нужны модели на одно лицо, – пожала плечами Мария.

Ля Бин вздохнул.

А симпатяга-фотограф из-за спин маэстро и его помощницы взирал на экран, явив белоснежные зубы не в приятной улыбке, а в пугающем оскале отвисшей челюсти.

За ужином мы удостоились программного заявления.

Его сделал невысокий худощавый господин, представившийся как «Боб, просто Боб».

На глаз Просто Бобу было лет сорок пять, а на ощупь запросто могло оказаться под шестьдесят: его слишком белые зубы показались мне вставными, ровный каштановый цвет волос наверняка был сомнительной заслугой парикмахера, а под густым загаром на руках просматривались еще более темные старческие пятна.

Тем не менее держался этот почтенный представитель семейства бобовых эдаким бодрячком и манерой поведения здорово смахивал на менеджера преуспевающей компании, какими их показывают в голливудских фильмах. С той разницей, что одет он был не в костюмчик с галстуком, а в колониальном стиле – в длинные шорты и рубашку песочного цвета. Не хватало пробкового шлема на голове, стека в руке и на заднем плане – работящего индийского слона в цветастой попонке с бубенчиками и с пальмовым бревном в хоботе. В таком контексте группа закрепощенных женщин Востока выглядела бы вполне уместно.

– Милые дамы! – с улыбкой, которая хорошо смотрелась бы на морде индийского крокодильчика, воззвал к нам Просто Боб. – Настало время рассказать вам об уникальном проекте, участницами которого все вы стали.

– Что он говорит? Переведи! – попросила меня Катя.

– Как же ты без языка будешь объясняться с женихом? – не удержались от вопроса мы с Тяпой.

– Подумаешь, английский! А язык тела на что? – подмигнула нам Катерина. – Это гораздо круче, чем эсперанто, можно объясниться с кем угодно!

– Кроме педиков и импотентов, – брякнули мы с Тяпой.

Слишком громко брякнули: Просто Боб посмотрел на меня с укором.

– Надеюсь, он не принял сказанное на свой счет? – заволновалась деликатная Нюня.

– Сорри! – сказала я вслух и изобразила полнейшее внимание.

Послушать действительно стоило: Просто Боб рассказывал удивительные вещи! Впрочем, Катька не дала мне возможности посидеть с раскрытым ртом. Она то и дело дергала меня за руку, требуя синхронного перевода. Боюсь, из-за этого я упустила отдельные детали.

– Мы с вами, милые дамы, гости уважаемого господина, которого я назову пока просто мистер Смит, чтобы не раскрывать раньше времени его настоящее имя. Вы же понимаете, дело деликатное, и наш гостеприимный хозяин всячески стремится сохранить его в максимальной секретности. Вы ведь тоже не хотите стать объектом внимания бесцеремонных журналистов всего мира?

Просто Боб сделал паузу, чтобы обвести внимательным взглядом лица присутствующих.

Девушки согласно покивали, однако без особой уверенности. Некоторые и вовсе выглядели разочарованными. Бесцеремонное внимание широкой мировой общественности казалось крайне нежелательным далеко не всем.

– Ой! – пискнула внутри меня излишне совестливая Нюня. – Так тут, оказывается, совсем не рады журналистам? Быть может, нужно, пока не поздно, взять самоотвод?