Валентина Андреева - Прививка от бешенства

– Я забыла умыться. – Еще немного подумала и добавила: – Ее зовут… соседка… с десятилетним сыном. Имени Анна не называла. А зачем тебе записная книжка? – Она отняла ладонь ото лба и внимательно посмотрела на хлеб. – Сухой я корочкой питался… Так! Можешь не отвечать. Я поняла! – сделала она предупреждающий жест ладонью, раскрыв пальцы веером. – Нам следует сверить все номера телефонов, отмеченных в книжке с номерами, которыми пользовался маньяк, передавая свои угрозы.

– Да? – наивно удивилась я. Честно говоря, такая мысль мне в голову не приходила. Я довольствовалась объяснением Анны, что ни один из этих номеров ей не знаком. – Вообще-то я хотела выяснить телефон Вениамина, его матушки и Летучего голландца.

– У тебя после «Чаппи» интеллект снизился. До собачьего уровня. Зачем Вениамину на том свете телефон?

– А зачем нам эта сверка номеров? Если бы ты получила по сообщению угрозу, что сделала бы в первую очередь? И не говори мне о подготовке изощренного ответа. Прежде всего, ты постаралась бы выяснить, не принадлежит ли хулиганствующий номер кому-нибудь из знакомых.

– Можно подумать, мы ее об этом спрашивали! Она просто ограничилась ответными звонками, естественно, безрезультатно. А если ты желаешь продолжить спор, то мы ничего не успеем. Тень твоего Ефимова уже маячит на горизонте.

Наташка протянула мне дребезжащий мобильник.

Я сразу решила больше не спорить. Свободного времени практически не оставалось. И ошиблась! Мобильник мужа заговорил противным женским голосом, чему я несказанно удивилась. Не может же расстояние давать такие большие искажения? Какая-то баба настырно требовала от меня сознаться в том, что я – Ефимова Ирина Александровна. Только после моего чистосердечного в этом признания (от удивления я не сразу вспомнила свое полное имя) голос собеседницы обрел некую приятность. А когда женщина представилась женой коллеги Дмитрия Николаевича – Соловьева, решила, что противные нотки в ее голосе сфабрикованы исключительно некачественной связью, а педантичный Димка наконец-то проявил халатность и забыл у Соловьевых свой телефон. Как бы не так! Он предпочел вывихнуть ногу! В процессе спешных, но привычно тщательных сборов в обратную дорогу. Я ахала и охала по ходу рисуемых собственным сознанием картин ужаса. Последняя оказалась самой навороченной: представила, как родной беспомощный муж из последних сил ползет по перепаханному полю, держа в зубах за шнурки свой замшевый ботинок, не налезающий на изувеченную ногу, раздувшуюся до размеров детской ванночки.

– А почему сам не позвонил? – подкрепляя слова жестами, зашипела Наташка. – Ведь не челюсть вывихнул.

– Челюсть занята. Ею он страдает. Больно же, без стонов не обойтись.

В опровержение моих слов через веселый стрекот соловьевской жены донесся хоть отдаленный, но довольно здоровый мужской хохот. Перепаханное поле мгновенно сменилось удобным креслом, на котором восседал мой Димка все с тем же замшевым ботинком в зубах. Действительно, почему бы и не похохотать. Некоторым…

– Чему смеетесь? Над собой смеетесь.

Это прозвучало из моих уст почти с таким же надрывом, как и у гоголевского городничего.

– Ирина, вы не обижайтесь, пожалуйста, – немного посерьезнела абонентша. – Несколько минут назад Дмитрию Николаевичу сделали рентген, и теперь хромой на правую ногу Соловьев лично накладывает тугую повязку на левую ногу вашему Ефимову. А коллеги обсуждают процесс транспортировки обоих к машине. Сошлись на том, что я буду на подхвате в середине, а одноногие хирурги с костылями – по краям. Сейчас передам трубочку Дмитрию Николаевичу …

Я не долго приходила в себя после сногсшибательной новости. Хотя сшибла она, в прямом смысле, Димку. Мне попало постольку-поскольку… И только вошла в стадию полного ее осмысления и безграничной жалости к мужу, как снова запел-заиграл мобильник. Воображение нарисовало дикую картину. Тройка из одной нормальной женщины и двух физически ненормальных мужиков, подкрепленная с двух боков костылями, падает при спуске со ступенек больницы и…

– Не-ет! – автоматически нажав кнопку соединения, пискнула я в трубку.

– Да?! Алло! Ирина Александровна? – донесся до меня мужской голос, не иначе как хирурга-травматолога. – Это вы мне? Но я, честное слово, ни в чем не виноват…

В тупом молчании я слушала.

«Виноват, еще как виноват. Не могли обеспечить более безопасный процесс транспортировки убогих к железной лошади!»

– Понимаете, у меня угнали «Жигули», вместе с телефоном. Долго рассказывать… Только сейчас вот все вернули. Даже не знаю кто. Скорее всего, подростки брали покататься и бросили, а милиция вернула. Готов исправить положение. Где вы остановились, я сейчас же подъеду.

Несколько секунд я примеряла машину и мобильник к придуманному мной образу хирурга-травматолога, облаченного в белый халат, с закатанными по локоть рукавами. Руки у травматолога были мощные – под стать фигуре и в густой черной растительности. В машину он не поместился, мобильник тут же раздавился в могучей лапе. С усилием я стряхнула наваждение и осторожно спросила:

– Господин Иван Иванович Рогожин? – Несмотря на его искренние в этом заверения, недоверчиво посмотрела на номер телефона. Увы, на память я его не знала, а Наташка, как назло, потащила к себе свои вещи. Поэтому я поинтересовалась: – Иван Иванович, как называется картина, которую вы подарили моему мужу?

– «Заброшенный скит»… – последовал немедленный ответ. – Это одна из моих любимых работ. Странно… Так куда мне подъехать, чтобы реабилитироваться? Я готов сделать все от меня зависящее…

– Да, собственно, никуда. Мы уже дома, в Москве. Так получилось, извините, я тороплюсь… У меня муж свихнулся. Ногой. В смысле, вывихнулся… Или подвернулся. Нет, скорее всего, растянулся. Словом, мне очень некогда, спасибо за заботу. Мне срочно необходимо… Даже не знаю, что мне сейчас необходимо. Во всяком случае, спасибо, что позвонили…

Я отключила телефон и поплелась за таблетками от головной боли. Теперь окончательно ясно: Анну с сыном никто не похищал. Она добровольно укатила с незнакомцем по предварительной договоренности. На машине, которую он вместе с телефоном увел у Рогожина. Анюта назвала ему конечный пункт нашего прибытия. И записку, найденную в кармане ее куртки, писала не перед тем, как среди ночи отправиться дежурить в «Ставриду». Иначе по возвращении смяла бы ее или разорвала. Записка же аккуратно свернута и оставлена в куртке намеренно – с целью оправдаться перед нами за свое вынужденное бегство. Наша Айболитка доверяла человеку, с которым укатила, больше, чем нам. И он не маньяк. Да и Рогожин… Андрей кое в чем пудрит нам с Наташкой мозги. Одно не понятно – кто тот человек, которого Анна по телефону называла Питером и разговаривала с ним на английском языке? Получается, что Летучий голландец не миф?