Елена Логунова - Декамерон по-русски

– Ха! – с вызовом сказала я и подбоченилась.

Кулебякин сменил тон:

– Впрочем, Лютова Пороховщикову повод дала. По его словам, она у него деньги украла! Почти триста тысяч долларов, из секретного сейфа в спальне, о котором никто чужой не знал, не ведал. А Лютова знала – Пороховщиков пару раз в отсутствие законной супруги привозил любовницу поблудить с привычным комфортом у семейного очага. Ну, и похвастался заначкой, идиот!

– Дурачок, – вздохнул Баринов.

– Кретин полный, – сказал Сушкин. – Да если бы у меня было триста тысяч баксов, разве я сказал бы об этом телке?!

– Знаете, кто вы? – тихо кипя, спросила я.

И сама ответила:

– Вы безнравственные женоненавистники!

– Так не бывает, – подумав, возразил Эндрю. – Это парадокс!

– Бывает, Андрюшенька, бывает! – игриво улыбнулся Сашка.

– Тьфу на тебя!

Эндрю ушел в монтажку. Я тоже решила удалиться и холодно повелела Кулебякину:

– Бери попугая – и за мной!

– Заключенный попугай, пройдемте! – провозгласил мой капитан и снял со стола крупногабаритную клетку. – Ох, неудобная какая, дура!

– Что? – Я притормозила на пороге.

– Я говорю – иду, дорогая! – проворковал Денис, едва не выронив клетку с заметавшейся птицей.

– Дур-ра! – заголосил потревоженный Кортес. – Шур-ра дура! Шур-ра дур-ра!

– Женоненавистники! – с большим чувством повторила я и пошла по коридору.

Наскоро пообедав, капитан Кулебякин вновь уехал на работу, а я осталась дома, мотивировав прогул необходимостью обустроить жизнь и быт усыновленного попугая.

На самом деле это богоугодное дело не заняло у меня много времени. Я просто позвонила в магазин товаров для животных и заказала на дом попугаичий корм с подробной инструкцией по его употреблению. Но и дожидаясь посыльного из зоомагазина, Кортес не голодал, а с большим удовольствием клевал мюсли, которыми с ним великодушно поделилась мамуля.

Я не ошиблась в ожиданиях – наше семейство с энтузиазмом приветствовало появление нового питомца. Бабуля сразу же полезла в энциклопедию за рекомендациями по содержанию редких пернатых в неволе, хлебосольный папуля пошел колоть фундук, а мамуля удостоила Кортеса светской беседы на французском.

Пока они ворковали и клевали мюсли в гостиной, я позвонила знакомому фотографу – тому самому Виктору Завалишину, который, как сказал Эндрю, делал фотосессию Пороховщикова с его «Феррари». Снимки я посмотрела в Интернете, на сайте журнала, так что могла беседовать с автором вполне предметно.

– Витя, ты где снимал-то? – спросила я первым делом.

На одной фотографии в кадре вместе с Пороховщиковым и его выдающимся авто была небольшая пирамида из желтого песчаника, на другом – пожелтевшие обломки мраморных колонн, на третьем – типичный японский садик. Если бы сам автовладелец на всех фотографиях не был в одной и той же рубашке, я бы подумала, что он путешествовал по странам и континентам непосредственно на своем стальном коне.

– Снимали у Жорика на даче, а ты где думала? – противно захихикал Витька. – Ясное дело, руины не древнегреческие и пирамида не египетская. Пороховщиков сам себе фараон: выкупил у колхоза четыре гектара земли и на них построил все, что захотел, включая скоростную автотрассу с петельками.

– Хорошая дача у Жорика, – похвалила я. – А жену его ты видел?

– И видел, и слышал, а что?

– Да так, просто интересно, какие жены у наших местных фараонов, – отговорилась я.

– Что, небось думаешь, не охмурить ли богатенького вдовца? – еще противнее захихикал циничный Витька. – Ну, не знаю, не знаю! Ты, Инка, конечно, девица видная, а только Шурочка была совсем другой породы.

– В смысле? – приготовилась обидеться я.

– Серьезная она была женщина! Сказала – сделала! Не финтифлюшка.

– А я, по-твоему, финтифлюшка?! – Я таки обиделась.

– А ты, по-моему, слишком хороша, чтобы сесть на царство в четыре га, – ловко выкрутился Витька. – Шурочка и за ворота-то почти не выходила, к ней даже маникюрша, парикмахерша, массажистка и личный тренер по фитнесу – все на дом ездили. Тебе это будет скучно.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась я. – Только не пойму, почему ты жену Пороховщикова Шурочкой называешь? Она вроде Алей была.

– Аля – это тоже сокращенное от «Александра», – уверенно поправил меня Завалишин. – Близкие ее вообще Шуркой кликали. Так они с мужем друг друга и звали – Жора и Шура.

– Шура? – Мне кое-что вспомнилось. – Ладно, Витя, бывай!

Неприлично поспешно попрощавшись со своим собеседником, я побежала в гостиную и лишила мамулю пернатого компаньона.

– Дюша, подожди, мы еще не закончили!

Заложив пальчиком томик стихов Маларме, родительница побежала за мной, но я решительно закрыла дверь своей комнаты перед ее носом:

– Мама, извини, нам с Кортесом нужно серьезно поговорить!

Судя по шорохам, не в меру любопытная мамуля осталась под дверью подслушивать, поэтому я унесла клетку с птицей подальше. Поставила ее на диван, села на пол, чтобы наши с Кортесом глаза оказались на одном уровне, и в подражание капитану Кулебякину строго сказала:

– Заключенный попугай, приступим к допросу!

– Просо, просо, зер-р-рнышки! – моментально откликнулся Кортес, ясно показав, к чему ему было бы желательно приступить.

– Будут тебе зернышки, только не обмани моих ожиданий, – попросила я и почесала висок, формулируя первый вопрос.

Или запрос? Я не рассчитывала, что говорящая птица будет сознательно делиться со мной информацией. Я надеялась, что попугай в присущей ему манере машинально отреагирует на знакомые слова.

– Шура, – сказала я и выжидательно уставилась на Кортеса.

Он промолчал, и я повторила с эмоциональным нажимом и отчетливой артикуляцией:

– Шура! Шу-ра! Шу-ра!

– Шу-ра мы-ла шку-ру! – донесся громкий шепот из-за двери.

– Мама, молчи! – прикрикнула я. – Не мешай, пожалуйста, у меня серьезное дело!

– Басенька, а что они там делают? – спросил в коридоре папуля.

– Кажется, Дюша учит попугая читать, – ответила мамуля.

– Деточка, воспользуйся карточками! – громко посоветовала бабуля, педагог со стажем.

Я вздохнула и подкатила глаза. Какие тайны могут быть в этой семье? По общительности моих родственников превосходят только лесные комары!

– Пожалуйста, не мешайте! – громко попросила я и тихо, но настойчиво спросила попугая: – Так что там с Шурой? Ну же, давай! Шура!

– Шура – дура! – сварливо отозвался Кортес и повернулся ко мне задом.

Я покрутила на месте клетку, разворачивая допрашиваемого к себе передом, и обрадованно повторила:

– Шура – дура. А Жора?

– Деточка, «Шура – дура» – это хорошая рифма, но плохая педагогика! – упрекнула меня из-за двери бабуля.