Елена Логунова - На сеновал с Зевсом

— Гапусик у нас прелесть, — проворковала она. — Малюсенький еще совсем мой сыночек, трехмесячный!

Малюсенький трехмесячный Гапа при желании запросто мог бы перекусить тридцатилетней Трошкиной ручку или ножку, но вел себя паинькой, сидел тихо и даже, кажется, улыбался.

— Часто тут гуляете? — Алка задала риторический вопрос, голосом заранее выразив глубокое одобрение правильного подхода к воспитанию здоровых собачьих младенцев.

— Дважды в день по два часа, — с законной гордостью ответила заботливая собачья «мама» Марина Андреевна.

— Наверное, и других собачников встречаете? — Алка наконец встала и перевела заострившийся взгляд с добродушной морды Гапы на довольное лицо его хозяйки.

Тут только я начала понимать, что неумеренное восхищение лапками и хвостиками моя подружка демонстрировала с конкретным умыслом.

— Французского бульдога поблизости не видали? — подтвердила Трошкина мою догадку прямым вопросом.

— Это Фунтика, что ли?

— Может, и Фунтика, — согласилась Алка. — Я не знаю, как его зовут. А хозяйка у него молодая, симпатичная девушка. Они неподалеку в частном доме живут.

— Точно, это Фунтик и Танечка, они иногда гуляют тут по утрам, — кивнула Гапина хозяйка. — Где-то на Окраинной их дом, они обычно с той стороны выходят. А вам они зачем?

Умница Трошкина с ответом на этот вопрос не затруднилась.

— А мы хотим предложить им сняться для иллюстрированного календаря, — ловко соврала она. — Мы в нашем московском издательстве календарь готовим с собачками, и как раз для французского бульдога у нас есть вакансия.

— А сенбернарчик вам не нужен? — сильно оживилась Марина Андреевна.

— Сенбернарчик? — Трошкина посмотрела на меня.

— Наверное, понадобится, но попозже, — пробормотала я, недоумевая, чего ради все эти хлопоты с песьим кастингом для вымышленного издания. — Месяца через два, когда мы будем готовить календарь с крупными собаками.

— Как раз наш Гапа подрастет! — обрадовалась Марина Андреевна.

Она заставила нас записать ее телефон и ушла довольная. Гапочка подпрыгивал у ног хозяйки — вероятно, тоже радовался будущей карьере фотомодели.

— Значит, улица Окраинная, — совсем другим, свободным от нездоровой восторженности, голосом сказала Трошкина, отворачиваясь от щенка и его хозяйки. — Судя по названию, она должна быть где-то с краю.

Практическая ценность этого глубокомысленного замечания была невелика. В поле нашего зрения имелось сразу два четко выраженных края, образованных границами глубокой канавы. Ее с неизвестной целью выкопали поперек проезжей части на улице, ведущей к реке. Длинная яма была подозрительно похожа на окоп. Наверное, поэтому Трошкина не поленилась заглянуть в нее поглубже — не иначе, высматривала внутри гранатометчиков, притаившихся в ожидании танковой атаки.

— Свеженькая канавка-то, — заметила я, носком туфли спихнув в траншею вязкий глинистый ком. — Думаю, улица Окраинная появилась в нашем городе в более давнее время и была названа безотносительно этого фортификационного сооружения.

— Логично, — с сожалением признала Алка.

Она оглядела окрестности на высоте метра над уровнем окопного бруствера и порывисто бросилась навстречу дедушке в потрепанном френче и трикошках, заправленных в резиновые сапоги. В отличие от нас с Алкой дедуля в костюме заслуженного красноармейца очень гармонировал с глинистым окопом. До полноты образа ему не хватало винтовки с примкнутым штыком и бугристого вещмешка. Вместо винтовки у бравого старца была клюка, а вещмешок с успехом заменял старый школьный ранец.

— Дедуля! — окликнула старого солдата активная Трошкина. — Не подскажете, где тут улица Окраинная?

— Ходь туды! — ответил дед, махнув клюкой в глубь скопища частных домов. — Прямо, прямо и раз направо!

Посовещавшись, мы решили, что «прямо, прямо» — это два квартала вперед, а «раз направо» — один в сторону, и целеустремленно зашагали вдоль пыльного зеленого забора. По дороге разговорившаяся Трошкина многословно хвалила старца за военную простоту и точность формулировки, но диаметрально изменила свое мнение о трезвости ума и твердости памяти дедули, когда выяснилось, что он отправил нас не на ту улицу.

— Это же не Окраинная! — возмутилась Алка, завершив короткое странствие по маршруту «прямо, прямо и раз направо» у таблички «ул. Украинская».

Увы нам, старый боец оказался глуховат.

— Имени Украинского фронта, не иначе! — нездорово развеселилась я.

— И что смешного? — Алка обиделась и принялась меня воспитывать. — Вот какая ты после этого своему брату сестра?

— Бедная и несчастная, — вздохнула я.

— А должна быть любящая и заботливая! — уела меня подружка. — Как Иванушкина Аленушка!

Я не сразу поняла, что Иванушкина — это не фамилия, но Алка помогла мне вспомнить первоисточник:

— Уж она-то своего братца не бросила, даже когда он козленочком стал! Ну, что ты хохочешь? Зямя в беде, ему помочь надо, а ты ржешь тут как лошадь!

Сравнение с Аленушкой меня дико рассмешило по той простой причине, что ее братец козленочком стал, а мой, можно сказать, является таковым с рождения: красивое имя «Казимир» Зямины знакомые по детскому саду и начальной школе упорно расшифровывали как «Козий Мир». Козий Мир Борисович Кузнецов.

— Могу ржать не тут, а в любом другом месте, — отсмеявшись, предложила я. — Например, на том перекрестке! Видишь, там другая табличка виднеется, по-моему, как раз «ул. Окраинная»!

— Где?!

Алка так резко стартовала в указанном направлении, что впору было заволноваться. Если бы оказалось, что Окраинная улица действительно находится на краю какой-нибудь впадины, разогнавшаяся Трошкина сорвалась бы с обрыва, как кирпич с крыши.

«Как Катерина в «Грозе»!» — подобрал более лестное для Алки сравнение мой начитанный внутренний голос в продолжение блицпарада литературных героев.

Только зря он это сказал — буквально накликал: в следующую секунду зазвонил мой телефон, а в нем зазвучал грозовой голос нашей секретарши Катерины. По всей видимости, отчитывать меня она начала еще до того, как нас соединили, потому что всей ругательной фразы я не уловила, меня хлестнуло только ее колючее охвостье:

— …шляешься, а мы за тебя каштаны из огня выхватываем!

— Да в чем дело, черт возьми? — почувствовав себя незаслуженно обиженной, огрызнулась я. — Сегодня же пятница! Бронич полдня будет в своем культурном совете штаны протирать!

— Да здесь он уже, здесь! И рвет и мечет!

По истеричному тону Катьки можно было догадаться, что рвет и мечет шеф отнюдь не собственные протертые штаны. Я поняла, что произвольную программу надо срочно сворачивать и пулей лететь на работу.