Дарья Донцова - Версаль под хохлому

– Долго злиться на убогих у меня не получается. Ремнева мой крест еще со школы. Ника-то с ней уже в институте познакомилась и недолюбливала. Алиска вечно к нам лезла, хотела в одной компании гулять, а Суханова сердилась и просила: «Жанка, не говори Ремнешке, куда в воскресенье пойдем, прилипнет – не отодрать!» Но я, на беду свою, жалостливая. Взбесит меня Алиска, я поору, потом успокоюсь и снова ей помогаю. Ника другая была, жесткая, людей отрезала, если они мешали.

– Неправда! – подскочила Алиса. – Она так от жизни защищалась! Не говори про Нику гадости!

– Блин... – протянула Гуськова. – Вот здорово, значит, Суханова, по твоему мнению, замечательная? А как насчет того, что враг моего друга мой враг? Круто ты себя ведешь! Я тебе помогаю, а ты за Нику горой? Хочешь быть хорошей во всех отношениях? Нашлась святая!

– Ты мне постоянно завидуешь, – прищурилась Алиса. – Получаешь миллионы и несчастна. Знаешь почему? Ты жизнь деньгами измеряешь, да только всегда найдется тот, кто богаче. А еще у меня есть сын, у тебя же ни одной родной души, кроме кота.

Жанна вскочила, сорвала с крючка посудное полотенце и кинулась к Алисе.

Я успела схватить художницу за плечи.

– Стоп! Теперь замолчите обе! Отвечаете исключительно на мои вопросы. Если увижу, что вы врете, отвезу в СИЗО. Вам там ох как не понравится. Ясно?

Гуськова опустилась в кресло.

– Пусть Алиса перестанет говорить про зависть.

– Но это правда, – уперлась Ремнева.

– Достаточно! – приказала я. – Суханова умерла, а вчера скончалась Светлана. Незадолго до смерти...

– Ее больше нет? – воскликнула Алиса. – Вот радость!

– Эй, ты что несешь? – оторопела Жанна. – Девушка на том свете! Где повод веселиться? Вот так поворот... Оказывается, наша Ремнева не всех любит. Не святая она вовсе.

– Ты Свету не знала, – зачастила Алиса, – а я в курсе ее художеств.

– Немедленно все рассказывайте! – приказала я. – Только честно.

– Я никогда не вру, – торжественно заявила Ремнева.

– Ага, только многое умалчиваешь, – язвительно произнесла Жанна.

Алиса всплеснула руками.

– Я не виновата, что вы с Никой разошлись! Я ведь ей звонила, хотела вас помирить, и она сказала, что ты к ней не просто на работу просилась, а затребовала огромный оклад. Суханова отказалась его платить, и случился скандал.

– Ложь! – завопила Жанна. – Не так все было!

– Девочки, вы тут? – спросил хриплый голос, и в кухню вкатилась толстая тетка в спортивном костюме. – Вообще-то я Вадика ищу. Звонила в дверь, он не открывает.

– Мальчик болеет, – быстро сказала Алиса.

– Не за так прошу, за деньги! – затараторила женщина. – Трудно ему, что ли? Дела на минуту! Подпись знакомая, отработанная.

– Мы тебя, Нина, не звали, – нагрубила Гуськова. – Чего пришла?

– Дверь была не заперта, по-соседски заглянула. Всего-то один росчерк нужен!

– А-а... – протянула Жанна. – Забыла упомянуть: гениальный мальчик у нас еще и мошенник.

– Три тысячи, как всегда, – добавила Нина. – Или я не вовремя? Услышала с лестницы голос Алиски, подумала, она с Вадиком у Жанны, вот и зашла по-соседски.

– Теперь по-соседски удались, – распорядилась хозяйка.

– Вечером загляну, – вздохнула Нина, – авось Вадику полегчает. Алиска, покажи парня хорошему врачу!

– Поторопись на выход, – приказала Гуськова и вместе с Ниной направилась в прихожую.

– Вашего сына зовут Вадим? – спросила я.

Ремнева кивнула.

– Он был знаком со Светланой? – продолжила я.

– Потемкина – проклятие моего замечательного мальчика-гения, – дрожащим голосом произнесла Алиса.

– Сейчас расскажу Тане, чем «замечательный мальчик-гений» промышляет! – прокричала из коридора Гуськова.

– Она врет, – шепнула Алиса. – Жанка сделала в юности три аборта и больше не беременеет. А у меня сын! Опора!

– Обопрешься на такого, – засмеялась художница, появляясь в дверях, – гнилушка и развалится. Вадик ловко подделывает любую подпись, невозможно от настоящей отличить. Картин его я не видела, а вот на искусство чужой почерк имитировать любовалась. У Нины муж сумасшедший, она его давно безуспешно лечит. Но официально Сергей числится нормальным, в психдиспансере на учете не состоит. Хочет Нинка с дочкой, а той десять лет, в Турцию поехать, нужна доверенность от мужа. Но Сергей ее не подпишет. Не из вредности, а потому что писать от сумасшествия разучился. Ну и как быть? У Нины есть знакомый нотариус, Вадик подпись мужа на нужной бумаге изобразит, приятель сверху печать хлопнет, и летит Нинок в Анталию.

– Вадюша от чистого сердца людям помогает, – возразила Ремнева.

На меня совершенно некстати нахлынули воспоминания...

Когда-то давно, можно сказать, в прошлой жизни, я работала в школе, преподавала недорослям русский язык и литературу. Хотя глагол «работала» не к месту употребила. Я мучилась. Мне не нравились шумные капризные дети и их вредные родители, раздражали коллеги, любимым занятием которых было сплетничать о молоденькой биологичке, которая очень хорошо одевалась и уезжала домой на собственной машине. Уже через месяц пребывания в школе я сообразила, что фатально ошиблась в выборе дела жизни, надо уносить отсюда ноги, и пошла поговорить с директором.

На фоне противных баб в обвисших трикотажных костюмах с буйной «химией» на голове руководитель школы казался вполне приятным человеком, хотя за все время службы я видела его всего пару раз и то мельком. Иван Николаевич был скуп на слова и не любил проводить совещаний, педагогов строила и отчитывала его жена Ирина Львовна, по совместительству завуч.

Попасть на прием к начальнику оказалось непросто, вход в кабинет бдительно стерегла пожилая и страшно вредная секретарша Зинаида Сергеевна. Я регулярно заходила в предбанник, спрашивала у секретаря:

– Иван Николаевич свободен?

И слышала неизменный ответ:

– Очень занят, обратитесь к Ирине Львовне, она решит все ваши проблемы.

Но я знала: завуч не поймет юную училку, которая решила дезертировать с корабля знаний в разгар учебного года. Оставалось лишь одно – подстеречь Ивана Николаевича в коридоре. Я все перемены дефилировала около кабинета школьного царька и сделала удивительное открытие: он не выглядывает из своего закутка. И, вот уж странность, не ведет занятий по немецкому языку, хотя числится преподавателем сего предмета. Зато Ирина Львовна пашет за двоих. Похоже, муж беззастенчиво эксплуатирует жену.

С каждым днем мне становилось яснее, что легче увидеть инопланетянина, чем нашего директора. По утрам Ирина Львовна и Иван Николаевич рука об руку прибывали на работу. Начальник оседал в служебном кабинете, куда верный цербер Зинаида Сергеевна впускала лишь его супругу, остальные же люди отсеивались. А Ирина Львовна колбасой носилась по этажам, впихивала в головы детей немецкую лексику и твердой рукой рулила школой. Оставалось лишь удивляться активности дамы. Вот она распекает учителя труда за запах алкоголя, и тут же ее резкий голос слышен из библиотеки, где прожорливые мыши полакомились бессмертными произведениями русских классиков. Разобравшись с грызунами, Ирина мчалась в столовую, где распекала десятиклассников, которые выложили из противных синих сосисок узоры на столах, затем летела промывать мозг матери очередного двоечника. Было понятно, что Ивану Николаевичу лень вникать во всякую ерунду.