Дарья Донцова - Версаль под хохлому

Один раз биологичка, глядя на скачущую по лестнице Ирину Львовну, сказала мне:

– Вот, смотри, что бывает от огромной любви. Иван Николаевич кандидатскую по педагогике пишет, имеет большие карьерные планы. Но совмещать научную и практическую деятельность трудно, поэтому директор с утра до ночи главы строчит, а супруга школу на своих плечах несет. Она-то его обожает, а он к жене как к рабыне относится. Паши, Ирка, солнце еще высоко!

– Разве можно отдать другому бразды правления? – наивно удивилась я.

Преподавательница округлила глаза.

– А кто возражает? Если проверка приходит, Иван сам начальство встречает в костюме с галстуком. Им наверху довольны. Нам все равно, бумаги всякие он вовремя подписывает. Никогда заявление на отпуск или какой другой документ не задержит. Утром отдашь Зинаиде листок, к вечеру получаешь правильно оформленным.

– А зачем Ирине муженька и тут обременять? – фыркнула тогда я. – Сама может приказы подмахивать.

– Глупая ты, – укорила меня биологичка. – Что угодно твори, а подпись только Ивана Николаевича на бланке быть должна. Если Ирка за него приказ подмахнет, может угодить под суд.

Через неделю после этого разговора я в очередной раз поплелась в приемную директора. Часы показывали семь вечера, учителя и дети разбежались по домам, я припозднилась случайно. Подойдя ближе, увидела полоску света из-под двери кабинета директора, решила попытать удачи и обнаружила, что Зинаиды Сергеевны на секретарском месте нет.

Не веря своему счастью, я тихонечко постучала в филенку и не услышала ответа, зато створка чуть приотворилась. Всунув голову в щель, я замерла. Иван Николаевич, заботливо укрытый пледом, спал на диване. Большой письменный стол был установлен неестественным образом – так, чтобы директор сидел спиной к входу. Кому пришло в голову столь странно его расположить, я размышлять не стала, потому что почти окаменела от удивления. А удивляться было чему.

Кроме сладко похрапывающего шефа в кабинете присутствовали две дамы: Ирина Львовна и Зинаида Сергеевна. Обе меня не заметили. Жена директора сидела на стуле, который слегка покачивался на надувном матрасе, Зинаида трясла стол.

– Не так, мама, – сердито сказала завуч, – слишком сильно.

Я опешила. Мама? Зинаида Сергеевна, оказывается, ближайшая родственница завуча! Теперь понятно, почему старуха столь преданно служит Ивану Николаевичу – он ее зять.

– Опять плохо! – пробурчала секретарша. – Секунду назад тебе слабо было?

– Попробуй еще раз, – велела Ирина Львовна. – Хотя нет, лучше возьмись за стул.

Зинаида принялась пинать матрас, дочь зашаталась из стороны в сторону.

Я испытала желание немедленно вызвать в школу скорую психиатрическую помощь. Представляю, как отреагировал бы диспетчер, если на свой вопрос: «Что у вас случилось?» – услышал бы честный ответ: «Наша завуч поставила стул на надувной матрас, раскачивается и что-то пишет, ее мать сначала трясла стол, а теперь расшатывает «постамент» под дочкой».

– Мама, осторожней! – зашипела Ирина. – Криво выходит! Ты можешь и стол, и стул одновременно шевелить? И не делай резких движений, а то ерунда получается.

– Вечно у тебя мать виновата, – обиделась Зинаида.

– Ну, давай же! – велела дочь.

– Так?

– Нет! Тише. Берись за стул.

– Так?

– Нет, сильнее. Толкни стол.

– Тьфу! – разозлилась Зинаида. – Не пей твой муж горькую, мы бы так не мучились! Брось дурака, найди себе трезвого.

– Я его люблю, – печально сказала Ирина. – Давай еще попробуем.

– Надоело, – обиделась старуха, – только о мужике думаешь, мать тебе не нужна.

– Мамулечка, ты самая лучшая! – подольстилась к бабке Ирина Львовна. – Ну, пошатай еще стульчик и дерни стол. Надо, чтобы моя ладонь тряслась в нужном ритме, тогда точь-в-точь подпись Ивана получится. Если она будет твердо выведена, главбух засомневается.

– Хитрая ты, – вздохнула Зинаида.

– Хочешь жить, умей вертеться, – ответила дочь.

– Раньше, когда у пьяницы рука от возлияний еще не дрожала, легче было. А теперь мучайся мама, раскачивай стул, – пожаловалась Зинаида. – Ох, поймают тебя!

– Никогда, – заверила Ирина Львовна. – Я кому надо сказала, что у Вани медленно прогрессирующая катаракта, от этого и почерк пляшет. Иметь больные глаза не стыдно, они карьере не помеха, почти все минобразование ходит в очках. Хватит, мама, разговоров! Может, тебе матрас за углы потянуть? Что-то у нас сегодня плохо дело идет!

Я тихо закрыла дверь и на цыпочках покинула директорскую.

Спустя некоторое время мне все-таки удалось удрать из школы, и я не знаю, как дальше сложилась судьба алкоголика-тихушника и его самоотверженной жены, продолжала ли она по-прежнему подделывать подпись супруга, сидя на стуле, поставленном на надувной матрас, или спустя несколько лет «катаракта» Ивана Николаевича достигла такого размера, что бедной Ирине Львовне пришлось стоять на одной ноге в гамаке. Вроде подпись – простая формальность, но попробуйте воспроизвести автограф другого человека, и сразу поймете, как это не просто...

Я резко повернулась к Алисе.

– Вадик художник?

– Гениальный! – тут же выпалила Ремнева.

– Он увлекается каллиграфией и подделывает для соседки Нины подпись ее мужа? – не отставала я.

– Из желания помочь человеку, – всхлипнула Алиса. – Не знаю, что вы подумали, Вадик денег не берет.

– Только что Нинка про три тысячи говорила, – напомнила Жанна.

– Это ерунда, – отмахнулась Ремнева, – на шоколадку.

– Диабет твой «замечательный мальчик» заработает, если столько конфет сожрет! – заорала Гуськова.

Я решила не обращать внимания на агрессию хозяйки квартиры.

– Алиса, какие у Вадима были отношения со Светланой Потемкиной? Вам лучше рассказать правду. Похоже, ваш сын попал в плохую историю.

– Он ее обожает, – прошептала Ремнева. – А она мальчика то притянет, то отшвырнет. Прямо собака на сене – сама не ам и другим не дам. Вадик ради Светы готов на все, а та... Ужасная, злая девчонка! Еще и воровка, сколько раз мне на нее Ника жаловалась. Мы с Сухановой дружили. Жанна, не смотри на меня так! Если вы поругались, это не значит, что мы с Вероникой должны врагами стать.

Алиса начала рассказывать, и я незаметно включила в кармане диктофон...

В студенческие годы Ника и Жанна постоянно выясняли отношения, а Алиса бегала между ними, пытаясь помирить подруг. Ремневой очень хотелось, чтобы они общались втроем, ей нравились и Суханова, и Гуськова – у них имелись черты характера, которых не хватало Алисе: упорство, целеустремленность, умение постоять за себя, дать сдачи обидчику. Ремнева чувствовала себя на фоне приятельниц настоящей размазней, но была уверена: случись беда, те ей помогут.