Наталья Александрова - Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле

— Вот навязался он на наши головы! — простонал майор. — Хоть бы его куда-нибудь задвинули!

— А куда его задвинешь? Разве только на повышение! А там сам знаешь какая очередь!

Разговор прервался, на некоторое время сменившись озабоченным шелестением бумаг.

В это время в коридоре появился низенький и тщедушный молодой человек с оттопыренными ушами и круглыми очками на носу. В левой руке он держал небольшой черный чемоданчик. Подойдя к кабинету, возле которого тосковала Надежда Николаевна, молодой человек поправил очки, которые съехали на кончик носа, и спросил надтреснутым неустоявшимся голосом, которому он безуспешно пытался придать солидную начальственную хрипотцу:

— А вы, гражданка, кого ждете? Семена Ивановича или Ивана Семеновича?

— Я специалиста жду, который мне отпечатки пальцев снимет! — проворчала Надежда, которой уже смертельно надоело торчать в милицейском коридоре.

— А, так это вы меня, значит, ждете! — обрадовался молодой человек и открыл перед Надеждой Николаевной дверь кабинета. — Заходите, сейчас мы быстренько…

При этом он неловко махнул рукой, сбив свои очки, но успел поймать их в воздухе и снова водрузить на нос.

Надежда вошла вслед за ним в знакомый кабинет и успела перехватить раздраженные взгляды, которыми его обитатели встретили лопоухого специалиста.

Тот, однако, ничего не заметил. Он поставил на свободный стол свой чемоданчик, поправил снова сползшие очки и спросил, ни к кому не обращаясь:

— Этой гражданке дактилоскопию снять требуется?

— Этой самой! — подтвердил любитель Державина.

— А по какому делу?

— По делу Костоломова, — неохотно отозвался майор.

— Ясненько! — жизнерадостно проговорил эксперт, открыл чемоданчик, завладел левой Надеждиной рукой и быстро измазал ее в какой-то жирной черной субстанции.

— Ой! — вскрикнула Надежда от неожиданности. — А это потом хоть отмоется?

— Отмоется, отмоется! Я это вам лично гарантирую! — успокоил ее эксперт и оттиснул каждый палец Надежды Николаевны на специальной карточке.

— А что это ты, Дроздовский, про какую-то хитрую гематому всем рассказываешь? — спросил его Семен Иванович. — Мне вот капитан пытался объяснить, да я ничего не понял.

— А, это вы, наверное, про отраженную гематому говорите? — оживился эксперт и повернулся к майору, не выпуская руку Надежды. При этом он мазнул этой рукой по какому-то документу, лежащему на столе, оставив на нем черную полосу.

— Какую? — переспросил майор. — Отраженную? Двадцать лет в милиции работаю, никогда про такую не слышал!

— Ну вы, должно быть, не интересовались! Тут ведь в чем дело… череп у человека твердый, а мозг мягкий…

— Это у кого как, — вставил свою лепту в разговор любитель Державина, которого, как теперь знала Надежда, звали Иваном Семеновичем. — У кого мягкий, а у кого — сплошная кость…

Эксперт не обратил внимания на его антинаучную реплику и увлеченно продолжил:

— Так вот, мягкий мозг внутри твердого черепа подчиняется законам физики…

— А я думал, он подчиняется Уголовному кодексу! — снова вставил реплику Иван Семенович.

Эксперт взглянул на него удивленно и снова заговорил:

— Если по черепу ударить сзади, мозг под действием этого удара двинется вперед и наткнется на переднюю стенку черепа. Как пассажиры в автобусе. И в месте соударения появится гематома, которая как раз и называется отраженной…

— Ничего не понял! — протянул Семен Иванович. — Это, выходит, ударишь сзади, а гематома появится спереди, и наоборот?

— Совершенно верно, — радостно подтвердил эксперт. — И вот как раз у жертвы того ДТП, у мотоциклиста, как раз такая отраженная гематома на лобной доле мозга, и эта самая гематома послужила одной из основных причин его смерти. А поскольку удар о встречную машину был лобовой и после этого пострадавший ударился о дорожное покрытие тоже передней стороной головы, то я считаю, что смертельный удар по затылку был нанесен кем-то еще, каким-то неизвестным лицом или, возможно, несколькими лицами…

— Считает он! — недовольно проворчал майор. — Ты вон лучше посмотри, что сделал с отчетом!

Эксперт уставился на безнадежно испорченный документ, ахнул и уронил-таки очки.

— Как мы его в таком виде начальству сдадим? — процедил майор, на глазах багровея.

— Вы не переживайте! — опомнился эксперт, подобрав очки и пристроив обратно на нос. — Я это пятно отчищу… сниму с вашего отчета, никаких следов не останется…

— Вместе с самим отчетом, — мрачно добавил майор. — От отчета тоже следов не останется, а мы его, между прочим, два дня готовили! Сверхурочно работали, чтобы вовремя подготовить!

— Нет, зачем же! У меня есть специальный состав, который снимет пятно, не повредив текст…

— А у вас нет такого состава, чтобы еще заодно и мои руки отчистить? — вмешалась в разговор Надежда Николаевна, с отвращением разглядывая свои пальцы. — А то я теперь на всех окружающих предметах буду оставлять свои… папиллярные узоры.

— Конечно, есть. — Эксперт взглянул на нее с уважением. — Я смотрю, вы хорошо подкованы по части дактилоскопии.

— Это меня ваши коллеги просветили, пока я вас дожидалась, — честно призналась Надежда.

Эксперт прихватил со стола испорченный отчет и вышел в коридор. Надежда Николаевна последовала за ним. С обитателями кабинета она не попрощалась, но они приняли это как должное.

Вскоре они оказались возле двери, на которой висела напечатанная на принтере табличка: «Судебно-медицинский эксперт П. И. Дроздовский».

«Наверное, Петр Иванович, — подумала Надежда, входя вслед за хозяином в его кабинет. — Или, может быть, Павел Ильич. Хотя, возможно, и Прохор Иннокентьевич».

Кабинет эксперта слегка напоминал лабораторию средневекового алхимика. В ней царила такая же загадочная полутьма, поскольку окна были задернуты плотными пыльными шторами. На столе стояли колбы и реторты с разноцветными жидкостями, коробки и склянки с подозрительными порошками и составами, на почетном месте красовался старинный медный микроскоп.

— Простите, я не расслышал вашего имени-отчества! — проговорил эксперт, вежливо придвигая Надежде Николаевне стул с порванной обивкой.

Возможно, этот стул помнил еще суровые годы войны и столь же трудные послевоенные годы.

— Надежда Николаевна! — представилась та, опасливо садясь на этот сомнительный памятник отечественной мебельной промышленности.

Стул ревматически заскрипел, зашатался, но устоял, как многие его ровесники, которые постоянно скрипят и жалуются на здоровье, но тянут лямку лучше молодых.

— А я — Пифагор Ипполитович, — ответил ей Дроздовский.

— Как? — не сдержала удивления Надежда.