Дмитрий Леонтьев - Следствие по-русски-2

— А Оксана? Где она сейчас?

— С ней-то все в порядке будет! — неожиданно рассмеялся Зимин. — Ее твой поп охраняет. Ни на шаг не отходит. Уже полдня здесь сидит… Ты разве не знал?

— Догадывался, — вздохнул я. — Ну что ж, поехали…

—

— Я тебе говорю, попробуй! — убеждал меня Зимин, размахивая папкой с меню. — Такой вкус незабываемый! Такие ощущения!

— Да, но все же как-то… непривычно, — сомневался я. — Ни рыба ни мясо… Лягушки… Пусть и в тесте, но…

— Это же не простые лягушки! — заверял Зимин. — Не те жабы, что у нас в прудах живут. Их специально выводят и специально привозят. Это — нежнейшие лягушачьи лапки. Прекрасно приготовленные прекрасным поваром. Мясо по вкусу, как у крабов… Ну, решайся!

— Давай, — сдался я. — Рискнем, где наша не пропадала.

— А мне антрекот, — сказал Зимин официанту. — Хорошо прожаренный. И грамм по двести вина. Красного.

— Михаил Глебович, я все же рискну задать тебе некорректный вопрос. Почему ты не хочешь официально зарегистрировать свой брак с Оксаной? Что-то мешает? — спросил я.

— Нет, ничего не мешает. Я ее люблю и верю ей… Дело во мне. Это какой-то комплекс, какая-то поганая закономерность. Мне очень не везет с женщинами. Правда. Есть такие ребята, которым победа над женщинами достается без всякого труда. У них ничего нет — ни денег, ни связей, ни каких-то особенных талантов… И это, наверное, хорошо. Ведь любят не за что-то. Никто из тех, кто по-настоящему любит, не сможет сказать, за какие такие качества или заслуги любит он другого человека и за что другой человек любит его… А таким, как я, — не везет. Если в компании не знают, что я богат, — ко мне ни одна девушка сама не подойдет. А если подхожу сам, то стоит появиться кому-то более раскрепощенному, не загруженному своими проблемами, менее «правильному»… В общем, не везет, и все. Я слишком серьезно все воспринимаю. Я даже познакомиться стараюсь с девушками, представляясь грузчиком или шофером. Но при моей-то жизни это не проверка… Девчонок у меня было много, может быть, даже больше, чем нужно, потому что ни в одной я не чувствовал к себе страсти. Такого волчьего голода по любви… А у меня накопилось сполна и того, что могу отдать, и огромной жажды что-то получить из самой души… У меня была когда-то девушка, которую я любил, но это было до «перестройки». А потом в считанные дни словно безумие какое-то в страну вползло. Все словно помешались на деньгах… Знаешь, что она мне тогда сказала? Что я — неудачник, что таким, как я — место на обочине дороги, а она не хочет смотреть, как красивая жизнь пролетает мимо. Я не смог ее удержать, хотя очень старался. До унижения старался… А потом в этот сумасшедший мир блесток и мишуры с головой бросился… Поначалу очень тяжело было. Столько вытерпеть пришлось, столько нахлебался… Ты знаешь, что такое — работать на износ? По десять — двенадцать часов каждый день, без выходных? И по год, не два… У меня после нее было много девушек. Я думал, ч то уже никогда не смогу любить так, как прежде… А любить хоте лось, потому что я уже знал, что это такое — любить… Только я никогда не знал, как это — быть любимым?.. Женщины часто упрекают меня в том, что я слишком мягкий, слишком добрый, слишком спокойный… Но это же по отношению к ним. Видели бы они меня на работе, может, и не считали бы так. А я не могу быть грубым с женщиной. Нравится им это или не нравится, но не могу. Я не могу жить с мазохисткой, которая любит, когда па нее орут или отвешивают оплеухи. Я не могу жить с борцом, который в личной жизни ищет «острых ощущений», жаждет схватки, хочет на мне «разрядиться»… Не люблю я всего этого. «Войны» мне и на работе хватает. В общем, не получается у меня с ними. Наверное, потому что любят все же не меня самого, такого, какой я есть, а то, что есть у меня… Потом я встретил Оксану. Мне с ней повезло. Невероятно повезло. Она понимает меня Ей ничего не надо объяснять, ничего не надо растолковывать. Но знаешь, что-то удерживает меня… И самому стыдно, и перед ней неловко, но… Это какое-то чувство, которому и названия-то я подыскать не могу. Видимо, я боюсь приобщать ее к деньгам, Я хочу оставить ее рядом с собой, а не с деньгами. Я стою сейчас между ними, и все, что касается денег, идет к ней через меня, Я слишком эмоционально говорю? Слишком витиевато?

— Нет, смысл я понял, — кивнул я. — Ты боишься, что, если закрепишь этот брак официально, что-то может измениться., У многих это бывает. Люди внушили себе, что брак проводит какую-то черту, делящую весь процесс отношений на «до» и «после», и живут в соответствии с этим… Самое странное, что именно у таких людей брак разрушается в первую очередь. А ведь все зависит от вас самих. От ваших отношений.

— А я все равно боюсь, — признался он и сильным ударом разбил «пирамиду» из шаров. — Может быть, когда-нибудь… Даже очень скоро, я и смогу… Но не сейчас. Мы с ней уже больше года вместе. Это самое прекрасное время в моей жизни, и я боюсь что- нибудь менять… Даже понимая, что это глупо и… подло по отношению к ней. Но она понимает и не обижается. Конечно, это ей неприятно, я вижу это… Но она понимает, что рано или поздно я найду в себе силы избавиться от этого страха. Я столько получал оплеух от жизни, что сейчас боюсь менять даже самое незначительное. Я словно замер, наслаждаясь этим мигом и боясь спугнуть его…

Официант принес поднос с пирамидкой тарелок и ловко сервировал стол. Я в очередной раз промахнулся мимо лузы и со вздохом отложил кий.

— Наверное, этому все-таки учиться надо, — сказал я. — С первого раза почему-то не получается.

— Я этому месяца три учился, а уж в один день еще никому даже азы постигнуть не удавалось, — сказал Зимин. — Со временем получится… Ты пробуй лапки-то, пробуй… Ну как?

— М-м… на куриное мясо похоже, — оценил я. — Но на такое… экстравагантное… К этому привыкнуть надо.

— Вкусно? — с любопытством осведомился Зимин.

— Вроде ничего, — я с подозрением покосился на него. — А ты сам разве не пробовал?

— Я?! — возмутился он. — Да упаси боже! Я как этих жаб представлю… Мне просто было интересно посмотреть на человека, который ест лягушек… Сколько слышал, а вот видеть до этого не доводилось.

Я закашлялся и сообщил:

— Я начинаю чувствовать классовую вражду. Сегодня же сажусь за Маркса. У меня еще со школьной поры его «Капитал»

Остался.

— Официант! — позвал Зимин. — Приготовьте моему другу антрекот. И принесите нам еще вина… Это я пытаюсь спасти тебя от мучений, несравнимых с лягушачьими лапками, — пояснил он мне. — Я как-то раз заглядывал в этот «Капитал». Для того, чтобы это понять, нужно обладать совершенно больным воображением. Или же заполучить его, осилив этот труд до конца. Там души нет. Не читай его, Коля, не надо.