Дарья Донцова - Рваные валенки мадам Помпадур

– У каждого свое хобби, – провозгласил Миша. – Аня мастер художественной истерики, олимпийская чемпионка по разжиганию скандалов.

Но Машу оказалось трудно сбить с толку.

– Мы пошумели, успокоились, а затем все выпили по стакану. Это компот! У нас на него аллергия! Сейчас все тоже им полакомились! На ужин его пили!

– Олег покрылся пятнами раньше, – вздохнул Бурундуков.

– Да, – согласилась Леонова, – но муж бурно реагирует на все. А мы точно от компотика заболели.

– От вишни? Я ее всю жизнь ем, – хмыкнул Никита.

– Значит, накопилось, – не успокаивалась Маша, – случается такое. Жрал, жрал, потом бац, начал краснеть. Верно, Геннадий Петрович?

– Ну… э… да, – выдал стандартный ответ Комаров.

Белка посмотрела на Олесю.

– Мне в голову пришла интересная мысль. Где ты взяла вишню? Разве мы ее покупали?

– Замороженную в компот пустила, – ответила повариха, – ее в холодильнике полно.

– Тащи сюда упаковку, – приказала бабуля.

Кухарка рванула исполнять приказ. Белка тронула Машу за плечо:

– Почему ты грешишь на вишню?

Леонова ответила:

– Вспомнила, что компот – единственная вещь, которую все охотно и много пили. И я очень скоро после ужина чесаться начала. То же было и в первый раз, но я не обратила внимания.

– И нам нехорошо стало, – хором ответили Никита с Мишей.

Из кухни послышался топот.

– Во, держите, – тяжело дыша, сказала Олеся, протягивая хозяйке полиэтиленовый пакет.

– Нуте-с, почитаем состав, – пробубнила Белка. – Вишня свежезамороженная. Произведено в городе Ныльск [25], полуостров Ямал. Это где находится?

– В Ямало-Ненецком автономном округе, – подсказал Геннадий Петрович, – в области, которая на пятьдесят процентов простирается за Полярным кругом.

– Вау! В холодном краю цветут фруктовые деревья? – удивился Миша.

– Нет, – хмыкнул Бурундуков, – производитель обманщик.

– Вероятно, это особый морозоустойчивый сорт? – предположила я.

Белка подняла руку:

– Тише, тут много интересного. Состав: ягоды пинджамы, краситель, идентичный натуральному, Е семьсот сорок восемь, Е тысяча триста, желирующая основа и…

Маша заморгала:

– Ягоды в пижаме? Впервые про такие слышу.

– Нет. Пинджама, – повторила Белка, – и штук десять разных «Е» в придачу. Взяли какую-то местную клюкву, покрасили, искусственно придали ей другой вкус и продают как вишню!

– Зачем? – наивно спросила Маша.

Ваня почесал шею:

– Чтобы заработать. Если у тебя в огороде исключительно пижама колосится, нужно проявить находчивость, чтобы выгодно сбыть урожай. Кто станет лопать неизвестно что? А вот вишня хорошо пойдет.

– Но это обман! – возмутилась Маша.

– Бизнес! – улыбнулся Миша.

– Олег ни при чем! – обрадовалась Леонова.

– Пинджама! – веско произнесла Белка.

– Мне без разницы, как это дерьмо называется, – заголосила Аня, – вы отравили Кузьму Сергеевича нарочно!

– На фиг он нам сдался? – попятилась Олеся. – Мы гостям рады. Это случайно получилось.

Ваня встал:

– Спокойно. Кузьма Сергеевич говорил о своей острой реакции на некоторые виды продуктов. Полагаю, употребление компота вызвало у Пряникова отек Квинке. Сейчас он получил некоторые лекарства, и я надеюсь, что состояние больного удастся стабилизировать.

– Ему не делается лучше! – завизжала Аня. – Он умирает!

Я решила не напоминать потерявшей голову новобрачной, которая, как выяснилось, отправилась проводить медовый месяц спустя приличный срок после свадьбы, что она не поднималась наверх, не проверяла мужа и не может знать, в каком он сейчас состоянии. Вместо того чтобы сидеть около супруга, Аня истерит в гостиной.

– Отсутствие отрицательной динамики – уже положительная динамика, – вдруг вошел в роль эскулапа Комаров.

– Точно! Наш профессор постоянно так говорит, – улыбнулся Иван. – Сейчас всем надо выпить кларитин и лечь спать.

– Мы не умрем? – прошептала Юля.

– Не сегодня, – оптимистично пообещал Миша.

Посреди ночи я проснулась от резкого чувства голода. У меня иногда случаются припадки обжорства, очнешься в четыре утра и вертишься с боку на бок. Около четверти часа я стоически боролась с желанием пойти на кухню и опустошить холодильник, потом сдалась, накинула халат и покралась вниз по лестнице, стараясь не наступать на скрипучие ступеньки. Их у нас три – две на втором пролете, одна на первом.

Я не люблю признаваться в чревоугодии, поэтому люстру на кухне зажигать не рискнула, решив, что лампочки в холодильнике вполне хватит для обозрения продуктов.

На полочках нашлись масло, сырые яйца, йогурты, сметана, кефир, молоко, сыр. С голоду в «Кошмаре» не умрешь, но мой желудок жаждал чего-то более существенного. И, вот радость, в самом низу в стеклянных кастрюлях обнаружились три большие курицы приятного темно-желтого цвета. Я не стала размышлять, почему Олеся не подала птичек к ужину, а заныкала. Рот наполнился слюной. Что может быть лучше холодной куриной ножки? Разве только белое мясо и крылышки!

Я вытащила одну посудину, услышала тихий шорох в столовой, быстро прикрыла ногой дверцу и замерла. Кто там бродит в сонный час по дому? Неужели в «Кошмаре» нашлась еще одна ночная обжора?

Пару минут я простояла, не шевелясь, потом подумала, что звук мне послышался, гостиница мирно спит. Однако зажигать люстру я все равно не решилась. Зачем мне свет? Отлично ориентируюсь и без него. Так, сначала поставим кастрюлю на столик и снимем крышку. В нос ударил аромат специй. Вроде шафран, базилик и карри.

Я протянула руку и сняла с крючка ножницы для разделки дичи. Олеся патологически аккуратна, каждая вещь на кухне имеет строго определенное место. Не дай бог повесить половник туда, где надлежит висеть шумовке, или случайно пихнуть шеф-нож в подставку для «овощных» ножей. Повариха тут же исполнит арию зануды из оперы «Моя жизнь у плиты»: «Сколько раз надо говорить? Если все на местах, на готовку тратится меньше времени! Для вырезки и капусты отдельные рубаки, вилки рыбные справа в шкафу, штопор висит последним на держателе. Не лезьте на пищеблок со своими замашками».

Главный враг Олеси – Степа. Я часто путаю крючки, на которых надо развешивать утварь, а один раз сварила яйцо в кастрюле, которая предназначена для каши. По мнению поварихи, за последний поступок меня следовало запереть на соседнем острове, в колонии для пожизненно осужденных. Я осквернила «кашный горшок», сделала его непригодным, испачкала, исцарапала, помяла, погрызла, села на него, растоптала. Если я подхожу к плите или мойке (справедливости ради отмечу, случается это редко: готовить я не умею и не люблю), то Олеся кидается грудью защищать инвентарь, бубня себе под нос: «Некоторым лучше попросить, им подадут, а потом за ними уберут, на место поставят, не швырнут куда ни попадя».