Дарья Донцова - Агент 013

– Лучше побеседуем о Соне, – жестко сказала я.

Григорий Игоревич вновь потрогал фигурку.

– Своему сыну я постоянно твержу: не женись на женщине с ребенком. Дети всегда генетическая лотерея, никогда не знаешь, какой билет тебе достанется. Полагаешь, что малыш вырастет похожим на тебя и красавицу супругу или его, как бабушку, потянет к роялю, ан нет. Вырастает сплошное непотребство, в кого – неведомо. Но это своя кровиночка. А если чужая? Тут уж терпения не хватит, но я Соню никогда не обижал, добра ей желал, вместе с Игорем одинаково воспитывал, баловал, игрушки покупал, учил, только не в коня корм.

– Соня оказалась глупой? – разозлилась я.

– Упертой, как сто ослов, – раздраженно пояснил Венев, – у нее в лексиконе были только слова «не хочу» или «хочу». Все аргументы были напрасны. Переубедить девчонку ни разу не удалось ни мне, ни ее матери. Алевтина сначала на меня сердилась, когда я Соню наказывал за своеволие. Ну, допустим, садимся обедать, всем супу налили. Мы с Игорьком спокойно едим. Соня тарелку отодвинет и сидит, и начинается у нас такой диалог. Я спрашиваю: «Сонечка, почему ты не кушаешь?» В ответ: «Не хочу». Я объясняю: «Без супа желудок заболит» – и слышу: «Не хочу». Говорю: «Мама старалась, варила, ей обидно, что дочка носом крутит». И снова: «Не хочу». В разговор вступает жена: «Почему, деточка? Не вкусно? Пересолено? Лапша разварилась?» «Не хочу», – монотонно бубнит капризница. «Скажи, пожалуйста, чем первое тебе не по душе? Я учту свои ошибки. Морковь не класть? Лук? Петрушку?» – нервничает мама. «Не хочу», – и весь ответ.

Венев встал и подошел вплотную ко мне.

– Разве мы грубо с ней разговаривали? Пытались каждый раз понять причины, по которым Софья отказывалась что-то делать, но всегда слышали лишь: «Не хочу», безо всяких объяснений.

Когда родительское терпение заканчивалось, Веневы применяли репрессии. Девочке объясняли: «Если не съешь суп, не получишь сладкого». «Не хочу», – монотонно бубнил ребенок. «И не посмотришь мультики», – грозил отчим. «Не хочу», – не меняла решение девочка. «В выходные не пойдешь с нами в кино», – добавлял Григорий Игоревич. «Не хочу», – твердила Соня.

В конце концов Венев терял терпение и выгонял упрямицу из-за стола. Соня оставалась голодной, но непобежденной. Покидая комнату, где сидела расстроенная мама и взвинченный отчим, девочка могла сказать: «Это несправедливо. Вы говорили, что я останусь без пирожного и кино, но про котлеты не упоминали. Где мое второе?»

Была у Сони в характере еще черта, безумно злившая отчима. Она могла дружить только с одним человеком, поддерживать хорошие отношения с двумя у нее не получалось. Сонечка обожала подружку, буквально смотрела той в рот, подчинялась ей, не замечала в ней ничего плохого, а потом вдруг разражался бурный скандал. Со странным поведением падчерицы Григорий Игоревич впервые столкнулся, когда той исполнилось семь лет.

Соня начала общаться с Галей Веселовой, своей одноклассницей. Они сидели за одной партой, ходили на переменах держась за руки, вместе шли домой. Вернее, Соня провожала Веселову до подъезда и часто несла ее портфель. Соня хотела одеваться, как Галя, потребовала остричь ей косу, сделать прическу, как у Гали, выпросила у родителей разрешение ходить в кружок лепки, как Галя, делала за обожаемую подругу уроки и во всем повиновалась Веселовой. Алевтину беспокоила влюбленность дочери, мать попыталась вразумить ее: «Солнышко, Галя тебя использует, дружба – это дорога с двусторонним движением. В четверг ты несешь сумку Веселовой, но в пятницу ее черед два портфеля тащить».

Соня пропустила слова Алевтины мимо ушей, на свой день рождения позвала в гости только Галину, сказав: «Мне больше никто не нужен».

Через полгода Алевтине с жалобой позвонил отец Веселовой. Соня сильно избила любимую подругу, причина драки оказалась банальной: Веселова пошла в кино с другой одноклассницей, за что поплатилась выдранными волосами и выбитым зубом. Аля срочно перевела Соню в другую школу и провела с дочерью воспитательную работу. Но вы ведь помните об ослином упрямстве девочки! Ситуация повторялась несколько раз. Софья обзаводилась подругой, подчинялась ей, а потом бурно разрывала отношения. Правда, теперь она никого не била, но могла сделать исподтишка гадость той, кого еще вчера по-рабски обожала. От любви до ненависти у Сони был не один шаг, как говорит пословица, а доля миллиметра.

Несколько раз Григорий Игоревич, растеряв терпение, хватался за ремень, но Алевтина висла на руке у мужа с криком: «Не трогай ребенка!» «Если мы сейчас ее характер не обломаем, то лет через пять наплачемся. Девочка должна знать – родителям подчиняются беспрекословно», – злился муж. Жена начинала плакать и сквозь слезы говорила: «Ты жесток с Сонечкой, потому что она тебе не родная!»

Венев отступал. Один раз, правда, заявил Алевтине: «Будь Соня моей кровной дочерью, я бы тебя не спрашивал, выдрал бы ее до синяков, а поскольку она удочеренная, руки у меня связаны». «Девочка ошиблась, – твердила Алевтина, – это возрастная глупость».

К сожалению, мать оказалась не права. Чем старше становилась Софья, тем категоричнее она произносила «хочу» или «не хочу». В конце концов Венев махнул на нее рукой. У него рос сын. Игорь всем радовал отца. Учился отлично, беспрекословно слушался, был очень хорош собой. А Соню, как на грех, Господь не только одарил характером ишака, но и отнял у нее даже намек на красоту. В четырнадцать лет девочка превратилась в коренастого, мужеподобного подростка со слишком большим ртом и широко поставленными глазами. Лягушонок, да и только. Впрочем, некоторые жабы были симпатичнее школьницы, они умели улыбаться, а приемная дочь Венева вечно ходила с хмурым видом.

Григорий Игоревич пристроил девчонку в художественный институт. Будь его воля, он бы и пальцем не пошевелил, но Алевтина так боялась, что дочурка останется без высшего образования, что муж пошел на поклон к ректору. Став студенткой, Соня потеряла угрюмость и даже похорошела. У нее сложились теплые отношения с однокурсниками, девочка до ночи пропадала в институте, домой прибегала лишь ночевать. Алевтина постоянно твердила мужу: «Видишь, она выправилась, не стоило ребенка в детстве гнобить».

А потом произошла история с Осипом.

Когда Григорий Игоревич увидел, за кого собралась замуж падчерица, он сорвался, затопал ногами и заорал: «Никогда! Не желаю иметь в зятьях Кошмарова, он подонок!» Алевтина тоже опешила и предприняла попытку образумить дочь: «Солнышко, Осип нехороший человек». «Хочу за него замуж», – спокойно заявила Соня.

Венев плюнул, заперся в своем кабинете. В душе его кипела злость, он понимал, что Соня далеко не красавица, не умница, у нее отнюдь не ангельский характер. Осип не мог полюбить такую девушку, ушлый парень решил попасть в богатую семью, хочет прибрать к жадным лапам свалку и жить припеваючи. Софья – его ключ к благосостоянию. Пусть Алевтина отговаривает дочь от общения с Осипом, Геннадий слова не проронит, у него есть отличный сын, а кривой, чужой побег не станет объектом отцовской заботы.