Дарья Донцова - Агент 013

И начинаю я ей врать: «Она тебя благодарит, о твоем самочувствии волнуется».

А что делать было? Вот так они до смерти Али и общались.

– Секундочку! – воскликнула я. – Алевтина скончалась год назад!

– Ну да, – согласилась Ирина, – я свою квартиру государству сдала и сюда переехала, боюсь в одиночестве помереть, без помощи.

– Значит, Алевтина заботилась о дочери? – уточнила я, вспомнив убогую комнатку с нищей обстановкой.

– У Сони дети, – ответила Ирина, – внуки Али. Как могла она их оставить? Изо всех сил дочери помочь пыталась, но много давать не могла. А Соня злилась, говорила: «Мне хорошая квартира нужна, а не жалкие подачки!» Да не хочу я больше ничего вспоминать! Давай снимки посмотрим.

Старушка стала перелистывать страницы.

– Это Сеня, ему здесь пятнадцать лет.

– Он без очков, – удивилась я.

– Верно, – согласилась Ирина Захаровна, – зрение у парня портиться потом стало. И, что интересно, они с Игорем почти одновременно очки на нос посадили. Аля им одинаковые купила. Акцию оптика устраивала: берешь одну пару, вторая в подарок, вот она и воспользовалась. Конечно, ни Игорю, ни Сене правду не сказала, парни не общаются. Незадолго до смерти она им очки справила. Через месяц умерла. А это мой Роман.

Искривленный артритом палец указал на снимок, я вцепилась в альбом.

– Роман? Вон тот парень ваш сын?

Ирина Захаровна нежно погладила страницу.

– Не похож на меня?

Я откашлялась, и, не отрывая взгляда от знакомого лица, забормотала:

– Я слышала, Роман, как и его отец, служил в милиции?

– Верно, – подтвердила Малышева, – он на повышение резко пошел, его в отделении недолго продержали, он карьеру сделал. Мне о службе не рассказывал, но я поняла: Рому очень ценят.

– Как фамилия вашего мальчика? – прошептала я. – Ведь он не Малышев, да?

– Я себе девичью фамилию оставила, муж не против был, а мне так удобнее. Сын Бубнов, – охотно ответила Ирина Захаровна, – детей всегда по отцу записывают. Правда, красивый?

Я не отрываясь смотрела на фото. Роман Бубнов, сотрудник Чеслава, очень перспективный, попал в бригаду совсем юным, проработал недолго и угодил под машину. Глупая случайность оборвала его жизнь, на фотографиях в альбоме и в личном деле, которое мы с Коробком просматривали, Бубнов остался молодым, он никогда не ответит на мои вопросы: «Скажи, Рома, зачем ты вытащил из ящика с уликами по делу маньяка Харитонова – Сяо Цзы «ручку»? Не продал ли ты ее Веневу?» Впрочем, есть и другой вопрос, к себе: Таня, а почему ты не разузнала про мать Бубнова? Отчего не проверила, жива ли она? Я знала, что отец Романа погиб, и решила, что и мать его на кладбище. Вот это косяк!

– Правда, красивый? – переспросила Малышева. – Мой мальчик!

– Да, очень, – опомнилась я. – Прямо греческий бог. Сеня говорил, что у них с Ромой было тайное место, где они любили проводить время.

– Как давно это было! – воскликнула Малышева. – Рома внимательный, он заботился о Сене, играл с ним, помогал с уроками. Секретное убежище находится в парке около нашего дома, там развалины здания, дети их называли «каркасы», уж не знаю почему. Красный кирпич, полуразрушенный остов, внутри подвал. Сто раз им говорила: «Не лазайте в развалины, не дай, Господи, обвалятся». Но они постоянно там обретались.

Я встала.

– Хочу принести вам подарок из машины.

– Буду ждать тебя здесь, – обрадовалась Ирина Захаровна.

Десяти минут мне хватило, чтобы сгонять в ближайший супермаркет и притащить в спальню к Малышевой туго набитый пакет.

Не успела я вручить ей презент, как мне позвонил Коробок.

– Что-нибудь выяснила? – спросил он.

– Парк неподалеку от того места, где расположены квартиры Венева и их домработницы, там были развалины, в них подвал, – отчеканила я.

– Семен спустился в метро, сейчас он едет в поезде по «зеленой» ветке, – отрапортовал Димон, – думаю, в те самые края.

– Еду! – крикнула я и, быстро попрощавшись с Малышевой, побежала к машине.

Ирина Захаровна не стала меня задерживать, она была поглощена изучением разноцветных упаковок с конфетами и печеньем.

Включив все спецсигналы, я гнала по улицам словно безумная, пару раз проскочила на красный свет и повернула налево, наплевав на сплошную двойную линию разметки. Я не одобряю лихачей, но сейчас жизнь Ренаты, если она, конечно, еще жива, напрямую зависит от нашей оперативности. С другого конца города в сторону парка ехал Коробок, и я очень надеялась, что кому-то из нас удастся помочь Васькиной. И лишь в тот момент, когда я бежала по дорожкам в глубь запущенной территории, мне в голову пришла мысль: «Что, если Ренаты в подвале нет? Вдруг Семен спешит в тайное место своего детства не для того, чтобы расправиться с пленницей или получше спрятать ее останки?»

К сожалению, меня нельзя назвать быстроногой, да и мой вес мешает мне ставить рекорды на марафонских дистанциях. Парк неожиданно оказался большим, ни скамеек, ни детской площадки, ни клумб с цветами тут не было. Вокруг ни души.

Впереди замаячили темные развалины без крыши. Радуясь, что догадалась прихватить из машины мощный фонарь, я вошла внутрь.

В центре квадратного помещения, которое, судя по запаху, давно использовалось как бесплатный туалет, зияло отверстие. Сбоку лежала ржавая чугунная крышка вроде тех, что прикрывают колодцы канализации. Я посветила внутрь, увидела железную лестницу, поняла, что внизу широкий подвал, и вздрогнула. На полу лежало скрюченное тело Васькиной. Руки-ноги ее были стянуты веревками, во рту торчал кляп, светлое платье превратилось в темно-бордовое, кровь была повсюду. Почти впритык к трупу сидел Семен, в руках он держал нож с острым длинным лезвием. Вид у него был абсолютно безумный, из полуоткрытого рта текла слюна, голова тряслась, глаза, не моргая, смотрели на Приходько, который склонился над Ренатой.

– Опоздали! – крикнула я и, забыв, что нахожусь на месте преступления, а на руках нет перчаток, на обуви бахил, кинулась вниз по ступенькам.

В голове билась одна мысль: вдруг Васькиной еще можно помочь?

– Опоздали! – эхом повторил Приходько. – Черт! Я за ним по пятам шел, а в начале парка потерял, там много дорожек. Семен нырнул в кусты и пропал. Я пошел не в ту сторону. Когда обнаружил развалины, он уже здесь сидел. У Васькиной перерезана сонная артерия, смерть наступила мгновенно.

– Она еще теплая, – прошептала я, трогая ногу Ренаты.

– Что здесь? – раздался голос Коробкова. – Вау!

– Это не я! – вдруг закричал Сеня. – Не я!

– Отлично, – кивнул Федор, – а кто?

– Не знаю, – заплакал Семен, – мне позвонили… велели… сказали… я пришел, а она здесь! Кровь повсюду… я сел от страха…

– Нож у тебя в руке, – напомнила я.