Дарья Донцова - Золотое правило Трехпудовочки

Я вцепилась в сиденье табуретки.

– Тебе предложили… э… лишить ребенка жизни?

– Разве это жизнь? – вздохнула Лариса. – Ирина пообещала перевести Андрюшу в «Здоровье и покой», в отделение для младенцев. Ну и вчера… он должен был… там…

Передо мной моментально развернулась картина. Я стою перед серым корпусом, мрачный водитель и домработница устанавливают в джип маленький гробик. На пороге морга крестится санитарка Варвара Николаевна, которая потом шепотом сказала мне: «Надя может помочь». Она знала, что в центре убивают неизлечимо больных новорожденных, и направила меня к гардеробщице. Та в отличие от сердобольной бабки не пошла на контакт с незнакомой женщиной, прогнала меня прочь, а потом отчитала старуху по телефону. Я подслушала ее гневную отповедь, стоя под открытым окном. Так вот что имела в виду Влада Сергеевна, повторяя перед смертью: «Здоровье и покой. Остановите… нельзя…» Бывшая директор детдома знала о том, что творится в корпусе для новорожденных, и хотела рассказать мне перед смертью правду. Понимаю теперь, почему Влада Сергеевна назвала деньги «грязными». Десять тысяч евро ей дала за содействие в обмане Лена Киселева. Боль в суставах так измучила Ильченко, что та решилась на участие в спектакле, но потом, очутившись в реанимации и поняв, что смерть рядом, не захотела брать грех на душу. Ее разговор со мной – это попытка исповеди, но я его неправильно истолковала, решила, что Ильченко просит вернуть собранную сумму бывшим воспитанникам. Галина Родченко, которая подбила всех собирать деньги, сказала мне, что, прежде чем сесть в машину, Влада Сергеевна пробормотала в телефонную трубку: «Марина права. Боль терпеть невозможно. Они, наверное, мучаются. Что хуже, огонь в суставах или пожар в душе?»

Родченко не поняла смысла высказывания, мне он тоже был до сего момента не ясен. Но сейчас-то все встало на место. Марина – это Юрьева, заведующая грудничковым отделением центра «Здоровье и покой». Похоже, она говорила Владе Сергеевне про мучения, которые испытывают больные дети.

Лариса вытерла глаза рукавом кофты.

– Все застопорилось. Умерла у них главная, говорят, рыбой отравилась, она все решала. Андрюшу велят забирать из «Здоровья и покоя», а что будет с деньгами? Я продала мамино кольцо.

Из глаз Лары потоком хлынули слезы.

– Какие деньги? – в который раз поразилась я. – Ты же говорила про милосердие?

Лара кивнула:

– Ну да! Меня свели с Надеждой, она в центре служит простой гардеробщицей, но на самом деле ловко делами ворочает. Надя пообещала, что Андрюшу примут на несколько дней, оформят якобы для обследования на трое суток, надо лишь заплатить за ампулу… э… те… три… кси…

– Тетродотоксина? – подсказала я.

– Точно, – кивнула Лариса, – лекарство… ну… ой! Не могу! Оно дорогое, пять тысяч баксов стоит. Я продала кольцо мамы и отнесла вырученное Наде. И ничего не получилось из-за смерти их начальницы. Надежда, правда, пообещала: «Я никого не обманываю. Сейчас в центре начнется пертурбация, забери Андрюшу, через месяц я все улажу. Надо на время затаиться».

Лариса прижала руки к груди.

– Месяц! Тридцать дней ухаживать за ним, зная, что впереди? Я решилась от отчаяния, Ира-то права: Андрей, вероятно, мучается, у него все болит, а сказать он не может. И эта бабка из морга! Варвара Николаевна! Она такие жуткие вещи рассказала. Раньше, ну, давно-давно, в двадцатом веке, некоторые акушерки жалели детей… таких… как Андрюша. Они им в голову втыкали иголку, и ребенок умирал. Никаких следов снаружи не оставалось. Ну разве что рентген сделать, да кто же его трупу назначит. Все бубнила: еще в древности люди милосердие выказывали, не мучь мальчика. Вот! Жуткая старуха.

Я на мгновение оглохла. Рентген. Снимок головы Ани, большое количество зубов с пломбами и зацементированными после депульпации каналами. Тут же вспомнился разговор молодых матерей в маршрутке, тех, что самозабвенно ругали своих мужей-растяп. Одна из девушек, медсестра, поведала занимательную байку про парня с пирсингом в языке. Юноша не вынул перед рентгеном болтик, и на снимке получилась проекция позвонков, якобы скрепленных штифтом.

Я схватила Ларису за руку и одновременно начала набирать номер телефона.

– Пошли скорей.

– Куда? – спросила девушка.

– Сейчас за тобой приедет Дмитрий Коробков, отвезет тебя в наш офис, там решат твою проблему, – пообещала я, – ты больше не будешь одна.

Лариса молча встала. Вслед за перевозбуждением на большинство людей наваливается апатия, они не способны трезво мыслить и готовы слушаться первого попавшегося прохожего. Посттравматический синдром может длиться долго, и мне очень жаль бедную женщину. Но Лара является ценным свидетелем, и моя задача – переправить ее к Чеславу в целости и сохранности.

Устроив совершенно не сопротивляющуюся девушку в джипе рядом с Димоном, я посмотрела вслед удаляющемуся автомобилю, вернулась в клинику, поднялась на нужный этаж и, несмотря на гневные восклицания секретарши: «Стойте, куда вы, там люди», распахнула дверь в кабинет главврача.

Николай Романович с удивлением воззрился на меня. Две тетки в белых халатах, сидевшие в креслах, синхронно сдвинули брови.

– Вернулись? – безо всякой радости спросил Акимов. – Есть вопросы?

– Точно, – кивнула я, – их много, но главный один. Почему ваша жена не отправила Аню на томограф, не сделала ей анализ ДНК, а признала внучку по рентгеновскому снимку? Хотите ответ? Она увидела иглу!

Тетки переглянулись, Николай Романович попытался смикшировать ситуацию:

– Валентина Семеновна, Татьяна Гавриловна, договорим после обеда.

– Да, конечно, – сказала одна из докторш, и обе плавно утекли за дверь.

– Что за чертовщину вы несете? – взвился Акимов.

Я без приглашения села в кресло.

– Вы прекрасно знаете ответ, Степанида Андреевна вам все рассказала. Варварский способ умерщвления младенцев, в основном им пользовались в прежние годы бабки-повитухи: в родничок ребенка втыкается игла. Спустя некоторое время малыш тихо умирает, никаких следов насильственной смерти. Вскрытие обычно делают либо по просьбе родителей, либо по требованию врача, но баба Вера из деревни Каскино и не слышала про патологоанатома. Она просто, без всяких затей, похоронила Аню, забыв оформить свидетельство о смерти. А потом Олеся погибла, и история канула в Лету.

Николай Романович застыл статуей, а я продолжала:

– Известны случаи, когда младенцы с иглой в голове выживали. Их мучили мигрени, головокружения, кое-кто испытывал проблему со зрением, слухом. Рано или поздно все обращались к врачам, тогда правда вылезала наружу. Иглу отлично видно на рентгеновском снимке.