Дарья Донцова - Инстинкт Бабы-Яги

— Тебя никто и не спрашивает, — заявила Нора, — давай действуй.

Меня неприятно поразила ее бесцеремонность.

— Нет, извините, но…

— Иван Павлович, — отчеканила Нора, — выбирай: либо ты меня слушаешься, либо мы расстаемся.

Я слегка растерялся. Я работаю у Норы не первый год, привык к ней и, честно говоря, совсем не собирался менять место службы, оно вполне устраивает меня, вот если бы только не Норина идиотская страсть к криминальным приключениям!

Не успел я сообразить, что следует ответить, как зазвонил телефон.

— Пока ты еще мой секретарь, изволь ответить, — сердито рявкнула Элеонора.

Я повиновался и вздрогнул. Из наушника понесся высокий капризный голосок моей маменьки Николетты.

— Ваня!!! Мне срочно нужно к врачу!!! К офтальмологу!

Слушая, как она тарахтит, забыв поинтересоваться о моих делах, я постарался не терять присутствия духа. По голосу Николетте можно дать около тридцати, впрочем, со спины примерно столько же. Вечером, при мягком электрическом освещении, она кажется чуть-чуть старше. И только безжалостно ярким солнечным утром вам станет понятно, что матушка справила пятидесятилетие. Впрочем, если вы вспомните, что мне уже стукнуло сорок и Николетта родила своего единственного ребенка не в юном, двадцатилетнем, возрасте, а значительно позже, то живо сообразите, что и пятьдесят лет — цифра неверная.

— И хочу только к Розенкранцу, ни к кому другому, — закончила трещать матушка, — записалась на завтра, на десять утра. Изволь меня отвезти да прихватить тысячи полторы долларов.

— Зачем так много? — безнадежно спросил я.

— Вава! — возмутилась маменька. — Прием у академика стоит три сотни, потом анализы, линзы, ну и всякое прочее. Знаешь, лучше возьми две. Все, целую, завтра в девять у моего подъезда.

Прочирикав последнюю фразу, Николетта бросила трубку. Она всегда так поступает, скажет то, что считает нужным, и прерывает разговор, не собираясь выслушивать собеседника. Николетту не волнует ни чужое мнение, ни чужие проблемы.

— Матушка требует к ноге? — усмехнулась Нора. — Ты слишком почтительный сын. Как-нибудь пошли ее подальше, вот увидишь, она станет шелковой. Разбаловал ее твой отец до неприличия, а ты собираешь ягодки. Ну так как, увольняешься или продолжаем работать? Если решил уходить, тогда поторопись. Жить-то где станешь? Дома, с Николеттой?

Я почувствовал себя мышью, которую загнали в угол две жирные, нагло улыбающиеся кошки. Нора знакома с моей матерью полжизни и очень хорошо понимает, что оказаться с Николеттой в одной квартире для меня смерти подобно. Матушка способна превратить совместное проживание в ад. Уж на что спокоен и незлобив был мой отец, а и то не выдерживал жену, в четверг вечером обязательно уезжал на дачу, объявив:

— Книгу скоро сдавать, на свежем воздухе лучше работается.

В воскресенье ему, правда, приходилось возвращаться, выслушивать крики, упреки и вручать разъяренной жене подарки. Мой отец старательно откупался от Николетты. Материальных проблем у него не было, а колечко с бриллиантом мигом приводило супругу в хорошее расположение духа, правда, ненадолго, дня на два, но мой папенька радовался любой передышке.

Если Николетта узнает, что я лишился работы, а с ней вместе и немаленького заработка, она придет в ярость, и мне мало не покажется.

— Так как? — всепонимающе улыбнулась Нора. — Звать Ленку и велеть ей снять чемодан с антресолей? Или все-таки поедешь к этой Варе Арсеньевой?

Наверное, самое приятное в богатстве — это собственная независимость. Но я, к сожалению, лишен счета в банке и вынужден частенько заниматься такими делами, к которым абсолютно не расположен ни духовно, ни физически.

Ничего не сказав Норе, я вновь набрал номер и произнес:

— Варя, очень прошу, не бросайте трубку.

Договорившись с Арсеньевой о встрече через два часа, я пошел к выходу.

— Ваняша, — крикнула Нора, — погоди, я вчера купила тебе подарочек, возьми-ка!

Я вернулся и получил из рук хозяйки библиографическую редкость, прижизненное издание Брюсова в тяжелом кожаном переплете с золотой застежкой.

— Нравится? — наклонила голову набок Нора.

— Спасибо, — улыбнулся я, — великолепная книга.

— Вот и хорошо, — расцвела Элеонора, — а теперь бери ноги в руки и топай поскорей.

Я отнес Брюсова к себе и пошел к машине. В отличие от Николетты Элеонора тонко чувствует настроение другого человека. Брюсова она явно приобрела в качестве презента к моему предстоящему дню рождения, но сейчас, «сломав» секретаря, решила подсластить горькую пилюлю.

Варя Арсеньева жила в блочной пятиэтажке, причем на первом этаже. Войдя в маленький, узкий и темный коридор, я стукнулся головой о свисающий с потолка шар из пластмассы. С моим ростом нелегко находиться в таких квартирках. И дело даже не в том, что, вытянувшись почти до двух метров, я начинаю задевать макушкой электроприборы. В хрущевках мне очень душно и начинает бить кашель.

Варя выглядела не лучшим образом. Ростом и фигурой она походила на Алену: такая же невысокая, худенькая, но на этом сходство заканчивалось. Шергина была красавицей, а Арсеньева напоминала мышь, которая по недоразумению попала в стиральную машину, прокрутилась пару циклов в барабане и вот теперь вылезла и сидит на полу, плохо понимая, что с ней стряслось.

На голове у Вари топорщились редкие блекло-серые прядки, постриженные короче некуда. Маленькое личико с мелкими чертами не задерживало на себе взгляда. Впрочем, может, если она, собираясь на выход, воспользуется косметикой, то станет выглядеть намного лучше, на моей памяти несколько раз при помощи туши, губной помады и румян совершалось превращение гадкого утенка в лебедя. Но сейчас Варя стояла передо мной в натуральном виде, с красным носом и сильно припухшими от слез веками.

— Входите, — прошептала она, — ничего, если на кухне посидим?

— Очень люблю это место, — улыбнулся я.

Неожиданно Варя тоже улыбнулась и сказала банальность:

— Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Я не стал спорить, хотя знаю другую, более короткую дорогу.

Усадив меня за маленький столик, такой крохотный, что я ощутил себя Гулливером в стране лилипутов, Варя засуетилась, готовя чай. К слову сказать, заварила она его хорошо, и я с наслаждением отхлебнул темно-коричневый напиток.

— Что случилось с Аленой? — начал я беседу.

Варя схватила посудное полотенце и прижала к глазам.

— Не знаю, — наконец ответила она.

— Но вы сказали, что…

— Мне позвонили утром, около одиннадцати. Я только-только приехала из командировки, вот чемодан еще не разобрала. — Я проследил глазами за ее рукой и увидел саквояж, на ручке которого болталась бирка «Аэрофлот». — Из больницы, из городка Луковска, — продолжала хозяйка, комкая полотенце, — звонила дежурный врач, а может, медсестра, и сообщила, что Алена умерла, а Илья в тяжелом состоянии.