Люся Лютикова - А кому сейчас легко?

Я задумчиво глядела на угли в мангале. Хм, любопытная информация, вот только как связать ее с убийством? Ссора происходила три месяца назад, обычно этого времени хватает, чтобы расставшиеся любовники пришли в себя. Горечь обиды если не исчезает, то притупляется, появляются новые знакомства и любовные связи, бывший партнер становится историей. Зачем его убивать?

Конечно, директриса задела его мужскую гордость. Мужчина к ней со всей душой и телом, а она – «Пшел вон, холоп!». Уязвленное самолюбие может тлеть годами и вспыхивать от сущей ерунды. Можно предположить, что отвергнутый кавалер три месяца вынашивал план мести, дождался корпоратива и пришил-таки Елену Михайловну… Но что-то верится с трудом в подобную версию. Такие мексиканские страсти не очень-то закипают в нашем русском климате и при нашем темпераменте. Разве только мужчина был южных кровей…

– Вот я и думаю, – продолжил Ветерков, – может, этот мужик был на корпоративе? Возможно, он попытался помириться с Михайловной, она его отшила, ну, он и не совладал с эмоциями…

– Чужие на корпоративе были?

– Вроде нет, только свои.

– Слушай, Ветерков, а ты, случаем, не догадываешься, кто мог быть любовником Кирилловой? Наверняка это кто-то из высшего руководства, так?

– Да уж определенно. Не стала бы Михайловна якшаться с рядовым сотрудником. Я и сам об этом думал, прикидывал и так, и эдак, но ни к какому выводу не пришел. Проблема в том, что все «топы» у нас – женатые. Только финансовый директор Ефим Борисович вдовец, но ему шестьдесят лет, у него язва и трое внуков, так что он отпадает.

Я изумленно воззрилась на Ветеркова:

– И что с того, что мужики женатые? Разве кольцо на пальце помешало бы кому-нибудь из них закрутить интрижку с директрисой?

– Вообще-то это непорядочно, – серьезно ответил Ветерков, – супружескую верность еще никто не отменял.

Сказал он это с таким видом, словно вступал в ряды пионеров и давал торжественную клятву, не хватало только красного галстука на шее. Я едва не расхохоталась. Но почему о порядочности с важным видом вещают, как правило, люди, у которых с этой самой порядочностью далеко не все в порядке?!

Больше нам поговорить не удалось. Во двор стали заходить гости – разношерстная толпа, очевидно, соседи, приглашенные на шашлыки. Из дома вышла жена Ветеркова – бойкая смешливая дамочка, которая по-детски трогательно не выговаривала букву «р». Мне показалось, что она старше мужа минимум на десять лет. Радушная хозяйка и меня пригласила остаться. Я увидела, как скривился Ветерков, и из вредности осталась. Тем более, за целый день у меня маковой росинки во рту не было.

Очень скоро о своем решении остаться я пожалела. Такое веселое и легкое занятие, как приготовление и поедание шашлыков в исполнении Ветеркова, превратилось в тягостное и нудное мероприятие. У пионера-переростка все должно было быть по правилам, все должны были ходить по струнке. Удивительно, но явно недешевое вино, поданное в хрустальных бокалах, показалось мне скисшим. У меня было ощущение, что я вернулась в школу и присутствую на пионерском собрании. В актовом зале душно, с трибуны что-то бубнят и куда-то призывают, так что возникает одно желание – поскорее отсюда смотаться и зажить, наконец, настоящей жизнью.

Я так и поступила – по-английски вышла за калитку и быстрым шагом потрусила на электричку. Испытывая неукротимое отвращение к любым правилам, я с каким-то особенным удовлетворением села в вагон без билета и при въезде в Москву была победно оштрафована контролерами.

В коммуналку я вернулась глубоким вечером. Из кухни вкусно пахло пирогами. Свет в коридоре почему-то не зажигался. Ощупью пробираясь в ванную, я уронила со стены эмалированный таз. На дикий грохот из кухни выскочила Галина Егоровна:

– А, это ты… Поздненько…

– Света нет, – смущенно поведала я. – Лампочка, наверное, перегорела.

– Не-а, – ответила она, – мы ее вывернули.

– Зачем?

– Так кризис же, надо деньги экономить. Мы и так знаем, где какой таз висит, и заранее пригибаем голову.

– А кто не знает?

– Кто не знает, – встряла в разговор Наринэ, – тот пару раз лоб разобьет и быстро выучится. К нам никто посторонний не ходит, вот только к Пашке шляется алкашня всякая, так им лишний фингал не повредит.

– В ванную мы ввернули лампочку в пятнадцать ватт, – продолжала Галина Егоровна. – Иправильно, чего там разглядывать? Зубную щетку мимо рта не пронесешь. В туалете тоже лампочку заменили на маломощную.

– И правильно, чего там рассиживать? – в тон ей подхватила я.

– Вот-вот, – поддакнула Галина Егоровна, – нормальные люди это понимают. А Пашка заявил, что мы попираем его гражданские свободы. Он на толчке, видите ли, прессу читать привык. А то, что в стране кризис, ему наплевать!

В «уголке задумчивости» действительно лежала целая стопка газет – старых, пожелтевших, двухлетней давности. Теперь понятно, с какой целью.

– Ну, если вы пироги печете, значит, дела в стране не так уж плохи, – улыбнулась я.

– Это не пироги, – объяснила Галина Егоровна, – это печенье, называется «Кризис подкрался незаметно». Исходных продуктов – всего ничего, на пятьдесят рублей, а выход продукта в десять раз больше, на всю пятихатку. Значит, записывай… – То обстоятельство, что в руках у меня не было ни ручки, ни блокнота, ее не смущало. – Берешь один стакан огуречного или любого другого рассола, один стакан сахара, полстакана растительного масла, пол чайной ложки соды, три стакана муки. Все перемешиваешь до однородной массы, выкладываешь на смазанный маслом противень, разравниваешь, посыпаешь корицей и сахаром. Запекаешь в духовке, пока корочка не подрумянится, потом режешь на маленькие кусочки. Дешево и сердито.

В кухню с улыбкой до ушей вошел Пашка-Философ.

– Сегодня у меня удачный день, – сообщил он, – удалось стащить в «Макдоналдсе» рулон туалетной бумаги.

Он продемонстрировал огромную бобину серой бумаги величиной с колесо от детского велосипеда.

– Молодец! – похвалила его Галина Егоровна. – У нас еще жидкое мыло не закончилось, которое ты оттуда спер.

– А папа говорит, что воровать нехорошо, – в один голос заявили Вера и Андрюша, хлопая глазенками.

На лице Галины Егоровны появилось выражение праведного негодования:

– Это не считается воровством, потому что дядя Паша старается ради всего нашего коллектива! И потом, знаете, какие в «Макдоналдсе» торговые накрутки? Красная цена гамбургера – пятак в базарный день, а они продают его за баснословные деньги. В его цену уже заложена стоимость этой туалетной бумаги! Так что она по праву наша!

Я хотела возразить, что Пашка не питается в сети ресторанов «Макдоналдс», как, наверное, никто из жильцов коммуналки, поэтому притязания на туалетную бумагу весьма спорные. Но, думаю, Галина Егоровна не приняла бы возражения.