Елена Логунова - Дефиле озорных толстушек

– Трошкина, взбодрись! – зашипела я подружке на ухо. – Изобрази улыбку и перестань вырываться и сучить ногами, словно нежная французская аристократка по пути на эшафот!

Наставляя Алку, я одновременно следила за тем, что происходит у входа в клуб. Опередившие нас граждане переминались с ноги на ногу под дверью, украшенной цветами и лентами. Я поняла, что охрана их не пропускает, и забеспокоилась. Неужели в «Райском птахе» такой суровый фейс-контроль? Почему этих людей развернули? Они прилично одеты и производят вполне приятное впечатление – во всяком случае, на расстоянии. Может, вблизи видно, что их улыбчивые лица усеяны пятнышками ветряной оспы и бдительная охрана посылает их куда подальше – в карантин?

Робея, мы с Трошкиной подошли поближе. В этот момент в канонаде праздничного салюта образовалась короткая пауза, и стало слышно, как страж дверей говорит:

– …только для гостей свадьбы!

Обрывка фразы мне хватило, чтобы понять, в чем проблема. «Райский птах» арендован для проведения торжественного мероприятия и закрыт для посещения широких слоев народонаселения! Вероятно, Милена Витальевна тоже в числе званых гостей. А как же я с ней встречусь? Надо придумать способ пробраться внутрь!

– Пойдем в другое место! – малодушно заныла Трошкина. – Здесь слишком шумно, людно, и вообще, нас не пустят!

– Пустят! – пообещала я, оглядываясь по сторонам.

Неподалеку, ближе к воде, нашлась премилая плакучая ивушка, из-под которой можно было наблюдать за входом в клуб без риска быть замеченными охраной. Я дернула Алку за руку, и мы нырнули за колышущуюся завесу ивовых ветвей.

– Стоим и смотрим, – сказала я Трошкиной.

Она послушно уставилась на шелестящие листочки и замерла, сомнамбулически улыбаясь. Я картины родной природы проигнорировала и устремила внимательный взгляд на увитые цветами и лентами воротца, по обе стороны которых застыли стилистически чуждые экстерьеру заведения черные фигуры.

Веселые, нарядно одетые мужчины и женщины совершенно беспрепятственно входили в клуб и выходили из него. Я не видела, чтобы кто-то предъявлял охранникам пригласительные билеты. Как же стражи определяют, кто тут свои, а кто чужие?

Присмотревшись, я поняла, что в качестве опознавательного знака у каждого гостя есть специальный символ. Такая маленькая розеточка, наподобие цветочка в петлице, только с крошечной лампочкой внутри. Огонечек помаргивал, как светлячок. Иллюминированных граждан охранники в перемещениях не ограничивали.

Белым днем, пробежавшись по сувенирным лавкам и магазинам, я наверняка нашла бы, где купить подобные значки, но время уже перевалило за полночь, и все торговые заведения давно закрылись. Не оставалось ничего другого, как позаимствовать цветочки-огонечки у кого-нибудь из гостей.

– Ой! Кто-то идет! – прошептала Трошкина.

С выложенной плиточкой дорожки, ведущей от дверей клуба к небольшой набережной, прямо по траве в сторону нашей ивушки шагала парочка, мужчина и женщина. Судя по нетвердой поступи и громким голосам, оба были изрядно нетрезвы.

– А вот м-мы с-сейчас – ик! Иск-купаемся! – вещал мужской голос.

– Но у меня же нет купальника! – кокетничала дама.

– А м-мы устроим муди… нудистский пляж! – заплетающимся языком постановил любитель ночных купаний.

– На ловца и зверь бежит! – прошептала я, отодвигаясь вместе с Алкой поглубже в тень.

Путаясь в одеждах, купальщики кое-как разоблачились и с криком и визгом полезли в воду. Я пригнулась и пробежала к оставленным на берегу нарядам. Бесцеремонно переворошила чужие тряпки, нашла помаргивающие значки и, зажав их в кулаке, как пару пойманных светляков, на полусогнутых вернулась под ивушку. Трепетная Трошкина ожидала меня, просунув голову за завесу ивовых ветвей, как все та же французская аристократка, но уже полностью подготовленная к гильотинированию.

– А ну, давай сюда свою грудь! – потребовала я, ворвавшись в наш зеленый шатер.

– Ты что? Спятила?! – испугалась Алка.

Она явно поняла мои намерения неправильно, потому что сложила ладошки ковшиками и укрыла ими свои женские прелести.

– Тьфу на тебя, дуру! Сама надевай! – Я протянула подружке посверкивающий значок.

– Ой, какая прелесть! Цветочек, розовенький, с огонечком! – сюсюкая, Алка пристегнула к кофточке стибренную мной бирюльку.

– Мадам Брошкина-Трошкина! – захихикала я нервным смехом, на который ограбленные мной купальщики неожиданно отозвались дружным хохотом.

– Р-рыбка моя! – страстно прорычал своей даме резвящийся в поднятых им волнах кавалер.

Я вздрогнула, оглянулась на веселящуюся парочку – ее составляющие уже образовали в замутившихся озерных водах единый беспокойный организм – и сказала подружке:

– Давай-ка поторопимся, у нас с тобой минут двадцать, не больше: потом эти рыбки замерзнут, протрезвеют, полезут на берег одеваться, заметят пропажу своих значков и вполне могут поднять страшный хай. Шагом марш, мадам Трошкина!

Алка глубоко вздохнула и, действительно, выступила из-под ивушки маршевым шагом. При этом в качестве походной песни она нарочито бодро напевала знаменитый романс:

– Гори, сияй, моя звезда! – и с удовольствием посматривала на свой горящий-сияющий значок.

Я спохватилась, что все еще держу свою брошку в кулаке, и поспешила пришпилить ее себе на грудь. На облегающем фигуру красном платье задорно подмигивающий огонек смотрелся почти непристойно, как стоп-сигнал наемного экипажа, готового с ветерком прокатить любого желающего.

– И вовсе он не розовый, а голубой! – сказала я в спину марширующей Трошкиной.

– Розовый! – Алка развернулась ко мне всем корпусом и продемонстрировала свой стоп-сигнал.

Действительно, у нее он был розовым, а у меня – голубым!

– К чему бы это? – задумалась я. – Может, гостей как-то сортируют – в зависимости от цвета значка?

– А я знаю, знаю! – оживилась Трошкина. – Наверное, розовые значки дают девочкам, а голубые – мальчикам!

– И кто же, получается, я? – прошептала я уже на пороге клуба.

Очевидно, этот закономерный вопрос возник и у охранников, потому что на Алку они посмотрели безразлично, а на мне задержали взгляды. На каменных физиономиях слабо отразились глубоко подавленные эмоции: левый страж слегка поднял брови, а правый чуток опустил челюсть. Предвидя нежелательные расспросы, я выбросила в сторону руку, как кальмар щупальце, туго обвила длинномерной конечностью и притиснула к себе Трошкину, которая опять начала прикрывать горстями интимные места, и с вызовом сказала охранникам:

– Чего уставились? Лесбиянок никогда не видели?

– Я не такая, нет! – предательски заверещала Алка.

– Конечно, ты не такая, как я, лапочка! – нежным басом сказала я, звучно чмокнув Трошкину в занавешенное распущенными волосами ухо. – Ты у нас девочка, а я мальчик! – И в подтверждение сказанного максимально выпятила грудь, украшенную голубым розанчиком.