Елена Логунова - Кукиш с икоркой

– Подождите, там еще занято! – присоединилась ко мне.

– Ну как? – спросила я.

– Пойдем. – Подруга крепко, как мальчик Ванюша льняную бахрому, ухватила мой локоток и потащила меня к выходу.

– Все получилось, – доложила она уже на крыльце. – Я спросила Андрюшину карточку, и мне ее дали без разговоров, потому что сейчас дежурит другой врач, наша-то смена, то есть Андрюшина, была с восьми до одиннадцати утра. Тогда как раз принимала доктор Смирнова, а сейчас сидит Травушкина.

– К чему мне вся эта информация? Говори по существу!

– По существу так по существу, – легко согласилась Ирка. – Ты была права, в связи с переездом Андрюшу Петрова перевели на другой участок, раньше он был на четвертом, у Ёлкиной…

– Елки-палки! – не выдержала я. – Да говори ты толком! Старый адрес узнала?

– А чего ж не узнать, он написан на обложке медицинской карточки, – Ирка все тянула резину. – Перечеркнут, конечно, но разобрать можно…

– Так ты разобрала?!

– Естественно, я же умею читать. – Моя мучительница подергала дверцу «шестерки» и подняла на меня лазоревые глазки. – Ключи у тебя? Давай открывай!

– Не открою! – злорадно ответила я. – Не сядешь в машину, пока не скажешь адрес!

– Ладно. Березовая, три, – Ирка вынужденно уступила.

Я перебросила ей ключи и, дожидаясь, пока подруга откроет машину, оглянулась на поликлинику, в тринадцатом кабинете которой лежала детская медицинская карточка, укомплектованная абсолютно посторонней рентгенограммой.

Я искренне надеялась, что этот маленький квадратик благополучно вывалится из карточки Андрюши Петрова и ни один специалист не будет его внимательно рассматривать. В противном случае размер левого «глазного» зуба двухлетнего ребенка может не только удивить, но и напугать медиков. Клыку такой величины позавидовал бы юный Дракула!

Улицу Березовую мы искали долго. Часа полтора колесили по городу, сделав три остановки в местах хоть сколько-нибудь массового скопления народа: у колбасного ларька, у пекарни и у фирменного магазина Тихореченской кондитерской фабрики. В каждой торговой точке мы делали покупки и вскоре создали в машине продовольственный запас, которого нам должно было хватить на обратную дорогу: палочка колбасы, пышный мягкий каравай и сливочные помадки. Правда, конфеты – два двухсотграммовых пакетика – охочая до сладкого Ирка слопала за десять минут. Помадки «Буренка-ядренка» с дробленым орехом и «Буренка-варенка» с вареной сгущенкой оказались свежими и вкусными, поэтому очень скоро от них остались только фантики. Сложив бумажки от «Буренок» в кулечек, довольная Ирка предложила продолжить серию конфетами «Буренка-куренка» с табачной крошкой, «Буренка-дуренка» с опийным маком и «Буренка-мудренка» с сюрпризной начинкой, всякий раз новой.

Меня буреночная тема ничуть не заинтересовала. Я критически рассматривала этикетку, налепленную на палку сухой колбасы. Это изделие местного мясокомбината носило подозрительное название «Солями», и я сосредоточенно изучала информацию о составе колбаски, надеясь выяснить, какими именно солями она богата. Очень хотелось надеяться, что не солями тяжелых металлов!

Однако именно информация продавщицы из мясного ларька вывела нас на финишную прямую и позволила благополучно завершить поиски улицы Березовой. Это и впрямь был конец города, самая окраина. Дом номер три оказался покосившейся саманной сараюшкой, прохудившаяся шиферная крыша которого уже была в пути: она сползла набок, как ухарски заломленная треуголка, и опиралась на старую грушу, точно старуха на клюку. Домишко производил впечатление необитаемого и заброшенного.

– М-да, шикарный особняк! – критически молвила Ирка, заглянув в замусоренный двор поверх покривившегося заборчика.

– Эй! Че надо-ть? – Со стороны соседнего двора послышался встревоженный голос.

Я повернула голову к сооружению, о котором его обитатели могли с полным правом говорить: «Моя хата с краю». Сразу за огородом дома номер один начинались овраги и буераки, в отдалении превращающиеся в бескрайнее кукурузное поле.

– Хто такие? – строго спросило существо неопределенного пола и возраста, облаченное в линялые «трикошки» и грязную тельняшку.

Прелестное создание стояло за провисшей оградой из ржавой металлической сетки в гордой позе революционного матроса, подставляющего грудь под вражеский выстрел. Наличие какой-то груди позволяло угадать в пьяном матросе женщину. Опухшая физиономия, мешки под глазами и цепкий вороватый взгляд выдавали алкоголичку со стажем. В данный момент дама была относительно трезва, и это помогло мне найти безошибочную линию поведения.

– Соседей ваших ищем, – громко сказала я, вдоль дощатого забора перемещаясь поближе к выжидательно застывшей морячке в тельняшке.

– Петровых, что ли? – прищурилась мадам. – А на кой они вам?

– Хотим знать, где они, кто они, как, когда и почему, – ответила я, издали показав морячке сторублевку из числа своих сыщицких денег на расходы.

– Это мне? – Баба облизнулась и протянула поверх заборной сетки грязную ладонь. Рука дрожала.

– Рассказывайте, – велела я, не спеша опустить купюру в протянутую руку. – Все, что знаете о Петровых.

– Дык я ить много знаю! – задергалась баба. – Чай, двадцать лет бок о бок прожили!

Я положила сторублевку в подергивающийся ковшик грязной ладони и подвесила в воздухе перед мутными глазами собеседницы вторую купюру:

– Больше расскажете – больше получите!

– Да я завсегда! – обрадовалась и засуетилась баба. – Вы заходите, заходите во двор! Толкайте калитку, она не заперта. Я только в ларек сгоняю и сразу сядем разговаривать. За стол сядем, че мы, не люди?

Она поддернула сползающие штаны и наладилась шмыгнуть в калитку, но молчаливая Ирка своим могучим телом преградила ей путь.

– Ирка, локомоторс пойло! – вполголоса повелела я подруге.

– В ларек я сама сгоняю, не беспокойтесь, – грозным басом сказала подруга, безропотно подчиняясь моему заклятию транспортировки.

Она бесцеремонно вынула из чумазой лапки морячки мой первый стольник и любезно поинтересовалась:

– Что дама пьет?

– Так беленькую же, – подобострастно хихикнула дама.

– Беленькую так беленькую, – обронила Ирка, выходя со двора.

Я проводила взглядом отъезжающую «шестерку» и повернулась к поникшей хозяйке:

– Присядем? – жестом я указала на деревянный стол, вкопанный в садочке под яблоней.

Серый древесный ствол вырастал из пригорка, затянутого сорной травушкой-муравушкой и самопроизвольно выросшими вьюнками, так что этот уголок двора выглядел вполне симпатично. А длинный штабель серых от вековой грязи и пыли пустых бутылок, если смотреть на него с сильным прищуром, мог с натяжкой сойти за поленницу дровишек.