Елена Логунова - Красота спасет мымр

– Ну, что Симакова?! – закричал мне в ухо крайне взволнованный мужской голос.

– Понятия не имею, – честно ответила я, мечтая поскорее вновь припасть к диванчику.

– Как она там?

– Где – там? – спросила я, стараясь сохранять терпение.

– Ну, у вас! Я ж ее еще утром отвез!

Я сунула голову в комнату и спросила у Тани, балансирующей на стремянке:

– Тань, как твоя фамилия? Не Симакова?

– Плошкина я, – ответила мастерица.

– Нет у нас никакой Симаковой, – твердо сказала я сопящему, как чайник со свистком, телефонному собеседнику. – Вы ошиблись номером.

Положила трубку, вернулась в свою берлогу и уже приготовилась опустить попу на диван, когда гадкий телефон опять зазвонил. Пришлось вновь поднимать филей, топать в обратном направлении и снова снимать трубку.

– Скажите, как Симакова?!

– Не скажу! – рявкнула я. – Я не знаю, как Симакова! И где Симакова, тоже не знаю! И кто она!

– Она – моя жена! – вопящий мужчина еще больше повысил голос. У меня аж уши заложило!

– Вот на нее и орите! – завопила я в ответ. – Я-то тут при чем?

Из комнаты на мой крик выглянула Таня.

– Как – при чем? Она ж у вас там рожает! – проорал неврастеник в трубке.

– Я сама сейчас рожу! – пожаловалась я встревоженной Тане. И объяснила ей, как сама поняла: – Мужик потерял свою жену.

– Как – потерял? – голос в трубке враз опал, как приземлившийся парашют. – Она что, умерла?!

– Это я сейчас умру! – застонала я. – Мужчина, вы не туда звоните! Это квартира!

Шваркнула трубку на аппарат и посмотрела на него с подозрением. Телефон молчал. Я сделала один длинный гусиный шаг в направлении комнаты, и аппарат взорвался трелью.

– Это Первый роддом? – спросил меня муж Симаковой. Без крика спросил, но голосом, бесконечно далеким от нормального.

– Э-то не род-дом, – четко, по слогам, произнесла я. – Э-то квар-ти-ра!

Сочтя информацию исчерпывающей, я положила трубку. Однако настырный мужик, видно, узнал еще не всё, что хотел, потому что телефон снова визгливо завыл.

– Не буду я брать трубку, – сказала я Тане. – Это наверняка снова Симаков.

– Может, надо дать ему телефон роддома? – подсказала мне мудрая женщина Таня.

– Он его не запомнит, – вздохнула я. – Не знаю, каков этот Симаков в нормальном состоянии, но сейчас у него явно мозги набекрень, разговаривает, как полный идиот!

Тут мне вспомнилось, как глупо вел себя мой собственный муж, когда у меня начались родовые схватки. Он нервно приплясывал у телефона и никак не мог попасть дрожащим пальцем в кнопочки с цифрами, а позвонив в «Скорую», первым делом начал вежливо здороваться с диспетчером. Причем перебрал все возможные приветствия: «Доброе утро! Нет, добрый день! Э-э-э… вечер! То есть спокойной ночи!» Последнее было ближе к истине, поскольку дело было в половине второго ночи, однако пожелание спокойного сна с учетом повода для данного конкретного вызова мне лично показалось тогда неуместным и даже бестактным.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, я решила облегчить жизнь несчастному Симакову, с таким трудом переносящему испытания, выпавшие на долю его жены. Я позвонила в справочную службу и записала нужный телефон – Первого роддома, а потом позвонила туда и узнала, как там Симакова. Оказалось, она еще в семнадцать сорок благополучно родила мальчика: рост сорок восемь сантиметров, вес два девятьсот.

– Отличный младенец! Молодец баба! – захлопала в ладоши Таня, с которой я поспешила поделиться новостью из жизни семейства Симаковых.

Я тоже обрадовалась – в основном, конечно, тому, что мне есть что сказать молодому папе Симакову. В том, что он еще позвонит, я нисколько не сомневалась.

Трудолюбивая Таня ушла в начале девятого, пообещав полностью закончить работу завтра. Проводив мастерицу, я еще немного послонялась по дому, замирая в углах и мечтательно щурясь. В воображении я уже обживала свою новую квартиру с прекрасным ремонтом. Мне виделось, как Масянька играет в своей уютной детской, а Колян, как положено настоящему мужчине, валяется на диване перед телевизором… Насладившись этими благостными картинами, я сбегала по жердочке в санузел, залезла в свою нору, свернулась калачиком на диване и уснула.

Было девять вечера, без каких-то минут. В двадцать один ноль-ноль старушка из квартиры на втором этаже врубила на максимум звук телевизора, который с готовностью огласил окрестности позывными программы «Время», и одновременно зазвонил мой телефон. Я лягнула ногой одеяло, босиком прошлепала в прихожую и бесцветным от бешенства голосом произнесла в трубку:

– Симаков! – но сказать счастливому мужу и отцу все, что я о нем думаю, я не успела.

– Как – Симаков? – удивились на другом конце провода. – А где же Елена Ивановна?

– Симакова? – тупо переспросила я. Ну, заклинило меня на этом семействе!

– Разве она Симакова?

Спросонья я плоховато соображала и смысла этого вопроса не уловила, поэтому прямо и грубо спросила:

– Вам чего надо?

– Я хотел узнать, не продает ли Елена Ивановна квартиру, – голос в трубке зажурчал нежно, вкрадчиво.

– Она ее не продает, – сердито ответила я.

На этом малосодержательный разговор закончился. Я посмотрела на телефонный аппарат и пожалела о том, что он не оснащен определителем номера. Иначе я могла бы упредить очередной звонок Симакова-папы! Сама позвонила бы ему с докладом о ситуации в роддоме, а потом вырубила бы телефон и пошла спать!

– Дзинь! – под моим взглядом телефон чудесным образом ожил.

– Да! – радостно отозвалась я.

– Ну, что Симакова…

– Родила! – восторженно вскричала я. – Поздравляю, мальчик у вас, сорок восемь сантиметров, два восемьсот!

Возможно, я немного напутала с цифрами, но утешила себя тем, что счастливому папе сантиметром меньше или сантиметром больше – без разницы, перемерять и перевешивать ребеночка он точно не будет. Симаков на другом конце провода издал оглушительный вопль – нечто среднее между ревом раненого буйвола и трубным криком охваченного любовной горячкой слона. Я понимающе усмехнулась, повесила трубку и решительно выдернула вилку из телефонной розетки, чтобы меня не вздумали беспокоить родные и близкие других рожениц. Потом я выключила свой мобильник и лишь после этого снова угнездилась на диване, закрыла глаза и крепко, сладко уснула.

– Ну, начнем! – Дональд запер изнутри дверь своей комнаты и потер руки, устремив жадный взгляд на аппаратуру, собранную на подоконнике и полностью готовую к началу передачи.

Плотоядная улыбка, полукругом подчеркнувшая его утиный нос в этот исторический момент, видна была только Степе. Зато в голосе Дона предвкушение удовольствия прозвучало так явно, что бабуля, проходившая мимо двери в комнату внука, задержалась и прислушалась.