Елена Логунова - Рука и сердце Кинг-Конга

– А кто у нас больной? – Спросонья я не очень хорошо соображала.

– Здрасте! – Зяма наконец запихнул банку в сумку, освободил руки и смог ими картинно всплеснуть. – А про Полонского ты забыла? Однако, неважно у вас в МБС с корпоративным братством! Я думаю, пора бы Севу навестить.

– Отличная мысль! – Я щелкнула пальцами и пошла звонить Катерине.

Коллеге не очень понравилось, что я прибуду на работу с бóльшим, чем обычно, опозданием, но я напомнила ей о благородных законах корпоративной дружбы, товарищества и братства, а также упомянула о курином бульончике, сваренном с утра пораньше специально для больного Севы. Катька, не знающая, что в нашем доме кашеварит исключительно папуля, подумала, будто это я в тихий рассветный час в кухонном фартуке поверх пеньюара самоотверженно топталась у плиты с поварешкой, и устыдилась собственной черствости.

– Ладно, передавай Севе наши приветы и пожелания скорейшего выздоровления! – сконфуженно сказала она. – Я предупрежу шефа, что ты будешь к обеду.

Я бессовестно обманула коллегу. Навещать Севу Полонского я вовсе не собиралась, у меня были совершенно другие планы. Я надумала активизировать поиски Макса и с этой целью нанести утренний визит в особняк на улице Сливовой.

Поскольку Зяма отправлялся с гуманитарной миссией в больницу не пешим ходом, а на своем «Рено», я уговорила братца сделать небольшой круг и завезти меня на Сливовую. И доехали мы так быстро, что я не успела придумать начало разговора с Гламурной Кисой! Ну что я ей скажу? «Здравствуйте, вы подруга Максима Смеловского? Надо же, и я тоже! Давайте поговорим как подруга с подругой!»? Да если Киса нелюбопытна, она мне даже дверь не откроет. А если ревнива – откроет и спустит на меня собак!

Однако страхи мои оказались безосновательными. Калитка в высоком заборе была открыта настежь и даже закреплена специальным устройством, чтобы ее не захлопнул ветер. Собаки, если они и имелись во дворе, никак себя не проявляли. На флагштоке, вырастающем из альпийской горки, трепетал черный шарф.

– Это что, пиратский флаг? – насторожился мой внутренний голос.

Доносящийся со двора размеренный стук дополнил воображаемую картинку образом старого корсара, хромающего на деревянной ноге.

– По бим-бом-брамселям, – озадаченно пробормотала я, проходя в калитку.

На крыльце дома высилась растопыренная стремянка, на ней стоял гражданин в оранжевом комбинезоне поверх толстого «водолазного» свитера. Пират-водолаз неспешно стучал молотком, приколачивая к дверной притолоке сосновую гирлянду, перевитую лентами. Если бы это были банты из красного атласа, я бы подумала, что гражданин заплутал во времени и с большим опережением графика готовится к встрече Нового года, но черный креп никак не ассоциировался с праздниками.

– Здравствуйте, – машинально сказала я, уже догадываясь, что с пожеланием хозяевам здоровья я сильно опоздала.

Неужели вчерашнее ДТП на перекрестке Сливовой и Абрикосовой имело фатальные последствия?! Я видела Кису сразу после аварии, она была жива и целехонька, ни одного акрилового коготка на лапках не поломала!

– Может, нежное создание не перенесло выяснения отношений с владельцем второго разбитого автомобиля? – предположил мой внутренний голос.

Я покачала головой. Знаю я таких Кис! С виду они нежные и трепетные, как весенние примулы, но под розовой плотью прячется стальной каркас, а губки бантиком скрывают три ряда акульих зубов. Гламурная Киса – создание куда более хищное, чем уссурийский тигр. Не зря тигров почти всех истребили, а Кис развелось, как тараканов!

К тому же с водителем второй пострадавшей машины Киса, как я видела, даже не ругалась.

– А кто же тогда умер? – завибрировал мой внутренний голос.

Очень мне не хотелось найти Максима Смеловского в гробу, в белых тапках!

Дядька, прибивающий траурную гирлянду, обернулся на робкое мое «здрасте», но ничего не сказал: во рту у него серебром блеснули шляпки гвоздей. Зато в дверном проеме возникла невысокая округлая фигура пожилой женщины в черном плюшевом платье, с черной же газовой косынкой на седых кудряшках.

– Проходите, проходите! – захлопотала она, привечая меня. – Горе-то какое, а? Проходите!

Какое именно горе, хотелось узнать поскорее. Но хлопотливая бабушка уже передала меня с рук на руки долговязой особе с бледно-зеленым лицом глубоководной рыбы. Один взгляд на ее тусклые красные глаза и загнутый скобкой рот напрочь отбил у меня всякое желание затевать разговор. Я мужественно стерпела прикосновение к своей руке холодного плавника и позволила увлечь себя в глубь дома.

Бок о бок с женщиной-рыбой мы проплыли по темному коридору мимо полудюжины плотно закрытых дверей, нырнули под очередную сосновую арку и оказались в помещении, которое до превращения в траурный зал представляло собой довольно симпатичный зимний сад. Сейчас деревья в кадках и растения в горшках тесными рядами выстроились по периметру, и золотистый свет, разбитый клетками стеклянного потолка на квадраты, лился не на живую зелень, а на мертвое тело в массивном гробу с бронзовыми ручками и обильным декором. Вокруг гроба выстроились в каре разномастные стулья и табуреты. На них сидели и показательно скорбели мужчины и женщины в темных одеждах.

– Снова ЧЕРНЫЕ! – охнул мой внутренний голос.

– Сюда.

Меня усадили на свободный стул. Я послушно опустилась на мягкое сиденье и прикрыла глаза рукой, надеясь, что это сойдет за проявление глубокой печали. На самом деле мне просто страшно было посмотреть на человека в гробу. Чтение мамулиных ужастиков плохо подготовило меня к кошмарам реальной жизни.

Глаза-то я закрыла, а уши – нет, так что тяжкие вздохи, доносящиеся со всех сторон со стереоэффектом, мне были прекрасно слышны.

– Да-а-а… Вот так живешь, живешь и не знаешь, где тебя смерть найдет! – вздохнула женщина слева.

– Думаешь, что хорошо устроился, все схватил, – ан нет, оказывается, жизнь себе не купишь! – подхватил мужчина справа.

В голосе его мне почудилось нечто вроде злорадства – на доброе слово об усопшем сказанное походило мало.

– Проклятая страна! – хрипло выругался какой-то старик. – Здесь можно быть приличным человеком и жить достойно, но погибнуть от рук хулиганья!

– Такая ужасная смерть! – сказал кто-то еще.

Не убирая с глаз ладошку, я покосилась на соседку справа. Она поймала мой взгляд и сочувственно поцокала языком:

– Ай-яй-яй!

Видимо, это было неким выражением солидарности.

– Ужасное горе! Мне даже трудно осознать всю тяжесть утраты! – плаксивой скороговоркой сказала я, нисколько не погрешив против истины.

Осознать было трудно, но очень хотелось.