Маргарита Южина - Убей меня своей любовью

Женщина только рукой махнула. Все самое главное она уже рассказала. Но девчонка, видя такое дело, затарахтела сама:

– А самое главное знаете чо? Оказывается, Ленка эта и не родная вовсе теть Олесе! И дядь Лене не родная, вот! И даже дядь Валере не была настоящей дочерью, они ее удочерили! А наследство, главное, ей!

– Ну и что здесь главное? – не понял Дуся.

– А то! Куда это Ленка со своей матерью подевались, ежли все наследство ихнее тута осталося? Я знаете сколько по этому факту переживала – все думала: чего это мне какая холера ничего не оставила? Вот этой Гориде вон сколько всего, а она даже глаз не кажет, на фиг ей не нужно!.. Ой, а мы с нашими деревенскими девчонками знаете что придумали? Мы посоображали и догадались, что теть Олеся нашла настоящего Ленкиного отца, с ним поженилась, а у дядь Лени от злости искры из ушей посыпались, вот дом и сгорел! Нет, а если честно, мы вот с девчонками думаем, что это он сам дом и поджег. А чо?

И тут в голове Дуси разорвался снаряд. Прямо-таки новая мыслительная бомба взорвалась.

– Не родная, говоришь? – запоздало высветилась в мозгах важная информация. – А родные родители где? Вера Петровна, вы случайно не в курсе?

– Да кто ж их знает… – без интереса ответила женщина.

– А может, у этой Леночки мать была пьяница? – горели глаза у Дуси.

– Может, и так, мне ж не говорили…

– И отец от водки помер, точно ведь? Может такое быть?

– Может и такое…

– Ну все! – хлопнул по столу ладошкой Евдоким. – Я все узнал! Ну ваще-е-е… Ну надо же, а я все думаю – с чего б тут Горида какая-то?! Ну ваще-е-е…

Конечно, ничего он несчастной женщине объяснять не стал. Не станешь же рассказывать про все расследование! Ну и к чему тогда говорить, что эта Леночка и не Леночка вовсе, а самая что ни на есть Милочка! Или Татьяна Дутова, как там правильно-то? Это определенно она! И рыженькая, и хорошенькая, и мамаша пьянь хроническая! Ой-ё! Ну чего только в жизни не бывает! Хотя… чему удивляться? Он же не просто так набрел на эту Олесю! Он увидел записку в кармане у мертвой Милочки… Как бы еще не проболтаться бедной женщине, что Милочка-то уже того… скончалась.

– Спасибо большое, – откланялся Дуся и стал выходить.

– Сто-о-о-ой! Куда?!! Я ж еще банки не собрала! – вцепилась в него мертвой хваткой Наденька.

– Так некогда мне, меня таксист, наверное, уже обматерил! – вырывался Дуся, но девчонка не сдавалась. Она сильно толкала мужчину обратно на стул и раздувала свои яблочные щеки:

– А я говорю – сидеть! Сидеть и ждать! Меня! Вам чо – не все равно, кто вас материть станет? Моя мамка лучше всякого таксиста матом кроет! Ждите, я быстренько!

Девчонку пришлось ждать еще минут сорок. Правда, таксист и не думал нецензурно выражаться – он просто включил счетчик. А когда Дуся рассмотрел, сколько ему придется выложить, он сам выдал такую забористую фразу, что ему бы позавидовала даже матушка Наденьки.

Всю дорогу Надюша щебетала, перекрикивая магнитолу. Дуся чуть было самолично не придушил девчонку, так она ему надоела, да к тому же мешала сосредоточиться. Он заново прокручивал все, что ему рассказала Вера Петровна, и все думал – как эту информацию приладить к убийству Милочки.

Значит, девчонка убежала в город, в деревне оставила мать Олесю, эта Олеся от чего-то скончалась… Вот со смертью этой Олеси ничего не ясно. Дуся и вовсе бы решил, что дамочка просто сбежала от оборзевшего супруга, да и живет себе с кем-нибудь тихой, спокойной жизнью, но вот записка… Там же определенно говорится, что мертвая Олеся не станет молчать, и Милочка написала об этом, так сказать, предупредила… Стоп!.. Зачем? Зачем Милочка сама себе писала какие-то там записки? А может… может, это не она писала, а ей написали? Значит, ей написали, она от кого-то ее получила… Нет, даже не так – ей передали записку, а потом ее же и убили, ну чтобы два раза не возвращаться… И все это творилось в доме у Дуси! И никто даже не заметил, что у них под носом творится! Ходит по квартире черт-те кто, девчонок убивает, а хозяева ни ухом ни рылом…

– Мущщина! Эй, мущщина, ты что – окаменел весь? – долбила Дусю по темечку надоевшая Надька с заднего сиденья. – Тебя как зовут-то? А то едем-едем, а познакомиться и не додумались! Как зовут тебя?

Дуся от злости даже зашипел. И когда же они отделаются от этой милой непосредственности? Хоть бы скорее сбагрить ее.

– Зовут Зовуткин, величают – Уткин! – раздраженно процедил он маманину поговорку, уворачиваясь от дотошной девичьей руки.

– Так я чо грю-то, товарищ Зовуткин, – осенило Наденьку. – Вдруг Люськи-то, сеструхи моей, дома не окажется? Давай я лучше у тебя пока остановлюсь, а? Мне мамка, промежду прочим, так и сказала – ты, грит, сразу-то к Люське с банками не прись, к мужику прилепись, авось он тебя хоть с молоком возьмет. Так я и грю – давай к тебе!

– Шиш! – Дуся подскочил. – Ты куда ехала? К сестре? Вот и не меняй курса! Ишь, какие вы сейчас молодые все непостоянные! Надо быть скромнее! Вести себя понезаметнее, что ли… Где твоя девичья робость, я интересуюсь?

– Да на фига ж она мне сдалася?! – взорвалась Надька. – У нас вон все девчонки в город перебрались! Даже сеструха моя! Вы Люську мою видали?! Рожей – вся в колхозного борова! А в городе устроилась! А я с этой робостью до старости из деревни не вылезу! Вези к себе!

Дуся понял, что если он задержится в такси хотя бы еще минут на десять, то из салона выйдет уже женатым человеком – Наденька насела всерьез.

– Молодой человек! – тихонько обратился он к таксисту. – Высадите меня здесь. Сколько я вам должен?

С самым милым выражением лица парень назвал совершенно астрономическую сумму, но Евдоким скупиться не стал, и пока гневная Наденька стремительно выгружала банки, пытаясь прочно прилепиться к городскому жителю, он уже несся к автобусной остановке, бодро петляя между дворами.

Дома пахло пирогами и тефтелями. У Дуси сразу же заурчало в животе, он прямо в верхней одежде ворвался на кухню и ухватил мясной шарик со сковороды.

– Евдоки-и-им, – раздался за спиной осуждающий голос. – А руки?

– Да на кой вам всем мои руки сдались? – с полным ртом огрызнулся проголодавшийся Дуся. – Я ж их не кусаю, не жую, не облизываю!

Девушка, видимо, обиделась, потому что фыркнула и подалась в комнату смотреть телевизор. И даже не спросила, где Дуся пропадал столько времени. Но он решил все рассказать сам. Вот сейчас он только поест… нет, сначала помоет руки… да нет же! Сначала разденется, снимет куртку…

А Инга вовсе и не сердилась. Пока Евдоким звучно плескался в ванной, она шустро накрыла на стол и уже поджидала его с приветливой улыбкой на лице.

– Пока тебя не было, тебя завалили эсэмэсками, – сообщила она, когда тот уселся. – Все пишут и пишут, телефон дилинькает и дилинькает. А почему ты его никогда с собой не берешь? Или ты не знаешь, но его можно везде с собой носить, очень удобно и даже модно. Сейчас все носят.