Маргарита Южина - Убей меня своей любовью

– Да как же она? – вытаращилась Олимпиада Петровна. – Ты ж говорил: там парень – во! Во! И во! И весь в росписях! И челюсть у него… нет, ну челюсть у Инги… Ведь говорил, что похититель – парень!

– Да и что с того, что говорил?! – брызгал слюной Яков. – Я врал! А теперь я нашел истину! Потому что и в машине этими духами пахло! И когда этот парень рядом шел, от него тоже так несло! А у меня еще так удивленно брови вздергивались – с чего это от парня бабой несет? Но это у меня организм удивился, а я как раз о девчонках думал… О новой клинике я думал! А к себе и не прислушался! А теперь вот она подошла и… навеяло! Дуся!! Ты оглох, что ли?!! Уйдет ведь сволочь! Дрянь! Пакость какая!! Тварь!!!

Дуся ринулся к Инге и хотел нежно успокоить любимую: дескать, не огорчайся, потерпи, пусть он тебя пока обзывает, а завтра мы его сдадим в психиатрию. А может, даже и сегодня, пусть только поужинает. Хотел сказать, но неожиданно Инга резво отпрыгнула к двери и медленно вытащила спрятанный под фартуком пистолет.

– Тихо! – сурово приказала она и тут же добавила каким-то незнакомым голосом: – Всем сидеть спокойно! Я сейчас уйду. Только этого вот заберу, – она указала дулом пистолета на Якова. Тот несказанно загрустил, а девчонка торопила: – Поднимайся! А вы не вздумайте подходить к телефону – убью.

Олимпиада Петровна расстроилась всерьез:

– Нет, Дусь, ты погляди! Ведь никому мужик не нужен был, никому! Одна я подобрала… а как только его откормили, да еще и выкупали, так за него с пистолетом кидаются, нет, ну что делается…

Дуся между тем, приторно улыбаясь, медленно, как бы между делом, пробирался к Инге.

– Евдоким! К окну! – разгадала его замысел девчонка.

Она уже была на пределе – глаза лихорадочно блестели, на бледных скулах выступили багровые пятна, а рука с пистолетом опасно тряслась. И кто знает, может, не выдержали бы у девчонки нервы и пальнула бы она прямо в наивного Дусика, но мощный удар разделочной доской по голове свалил террористку на пол.

– Что тут у вас деится, я никак не пойму? – недовольно насупилась баба Глаша, появляясь перед застывшими Филиными. – Дуся, ты чо тут всякие безобразия распустил? Не дом, а какой-то боевик прям! А ишо дитенка приташшили!

– Женщина! – ожил Яков Глебыч. – Вы ее теперь того – молоточком по головке долбаните, долбаните! А то ведь у ней организм молодой, она быстро отойдет!

Баба Глаша деловито подобрала пистолет и сунула Дусе:

– На, упрячь куда-нибудь, завтра на помойку выкинешь… Нет, на помойку нельзя, детишки найти могут.

– Пусть он в унитаз выкинет! – распоряжался Яков.

– Инга… – растерянно шептала Олимпиада Петровна и медленно ощупывала свой лоб.

– А я вам говорил! Говорил! А вы меня за дурака приняли! – радостно орал уже Яков. – Это она меня, она! Она стащила из больницы и не кормила! А еще повариха, у!

Дуся молчал. Он сидел, опустив плечи, и тоскливо хоронил свою первую любовь. Может, правда, и не первую, но все равно жалко…

– И это что же она – из-за дикой любви? – никак не могла прийти в себя Олимпиада Петровна. – Надо же, как Офелия! Свихнулась на сердечной почве! Девочка поняла, что ты, Яшенька, нежно привязан ко мне и… и ее мозг не выдержал. А сердечко бьется?

Однако никто не торопился выяснять – бьется ли несчастное сердечко Инги, кто ее знает, вдруг у девчонки еще какое оружие имеется.

Но, видимо, с сердцем у девчонки было все в порядке, потому что она зашевелилась и уселась прямо на полу.

– Вы, Олимпиада Петровна, конечно, хорошая женщина, но дура, – хмуро проговорила она. – Кудахчете над своим Яшенькой, а сами и не знаете ничего…

Дуся, заметив, что девица пришла в себя, продвинулся к двери – надо было перекрыть ей ходы к отступлению. Но Инга и тут его разгадала.

– Евдоким, да сядь ты, никуда я не сбегу. Да и не надо мне. Это он вот пускай бежит, – и она ткнула пальцем в Якова Глебыча.

Тот от ее взгляда как-то скукожился и слился с диваном.

– Я ведь давно хотела тебе, Евдоким, все рассказать, да… не твое это дело…

– Здрассьте! Я, значит, тут расследование провожу, а дело не мое! У меня чуть маманю не взорвали, а меня это не касается! Мне в кровать… ну не важно! Рассказывай давай!

Инга попросила налить ей воды, выпила залпом и неторопливо заговорила. И снова Дуся услышал уже знакомую историю. Правда, теперь в ней открывались неизвестные подробности.

Жила обычная семья – муж, жена да дочка. Отец работал всю жизнь, мать тоже не сидела сложа руки, а потому и не бедствовали, еще и старикам своим помогали, которые на старость лет решили переехать в деревню да вместо коров и свинок сад развести. Особенно старик старался.

– Я знаю, знаю! – не утерпел Дуся. – Ты про Гориду рассказываешь, да? Про Наума Лукича, правильно?

Девчонка мотнула головой и продолжала дальше.

Загорелся Наум Лукич – решил во что бы то ни стало после себя сад сказочный оставить. И ведь получилось! Уж где он только не добывал саженцы да семена, много денег на это потратил, а уж работал сколько! Все тридцать соток своими руками перелопатил, кучу книг перечитал, даже сам какие-то курсы окончил, это в его-то возрасте! Зато и вырастил он необычный плодовый сад, не росли в тех местах такие диковинные растения. И потянулись к старичку такие же, как он, любители всего экзотического. Сначала, когда деньги были, старик саженцы просто дарил, а когда уж денег на всякие веточки-пруточки ему хватать не стало, продавать начал. И так у него это дело пошло, что они еще земли прикупили, машину себе купили, а когда в стране начало возрождаться садоводство, и вовсе крепко на ноги стали – дом новый построили, баню крепкую, а весь участок облагородили на западный манер. Деревенские жители только через диковинный забор глядели да перешептывались. Нет-нет да и спросит какая бабенка у жены его – Дарьи Матвеевны, в сельском магазине:

– А чего, Матвевна, у нас болтают, будто твой-то клад нарыл? Правда ль?

– Да какой же клад? – охала та. – Да мы же только с сада и живем! Да ежли б он клад нашел, неужель мы б так-то жили? Да мой бы знаете сюда чего приволок? Он бы!..

– Да говори, говори, язык-то он ведь не купленный… – недоверчиво кривились бабы, но слишком стариков не донимали – чего их тормошить, незлобные те были.

Но, видно, не рассчитал свои силы Лукич, сердце стало сдавать. Он к младшему сыну:

– Валер, ты б Леньке позвонил, он ведь у нас медик, авось чего дельного присоветует…

Валерий вызвал брата, и приехал тот весьма недовольный. Старший сынок Леонид нечасто баловал стариков своими посещениями – в последний раз приезжал, когда Валерка еще не женат был, а родители и вовсе в городе проживали. Сколько раз звали его, приглашали, а он отмалчивался – не хватало еще ему, фельдшеру, в деревенском навозе ковыряться! Он и вообще был против того, чтоб родители переезжали. Они его не послушались, а теперь пускай сами корячатся. А Валерка, если такой добрый, пусть помогает…