Маргарита Южина - Альфонс нечаянно нагрянет

– С ума сойти… – прошептала Люся. – Неужели… погибший сейчас Миша – это, получается, не сын? Это…

– Мягко говоря – это ее друг, – подсказала Таня. – Я потом у той женщины еще и фотографии смотрела. Сейчас точно знаю – настоящий сын Леры совсем другой. А уж перед самым отъездом, на следующее утро меня та женщина на кладбище отвела, могилку показала. Скромненький памятник из железа, говорят, его работники училища поставили, и надпись: «Митюшкин Михаил», и даже без отчества. А мать-то, говорят, больше на могилку не наведывалась.

– А ты Лере ничего не сказала про эту историю? – теребила Татьяну Василиса.

Та пожала плечами.

– Да я и не думала, что встречусь с ней. Приехала, к Вере Павловне так и не зашла, не могла, не знала, что сказать. Все думала, еще немножко – и схожу, а потом старушка умерла.

– А как ты с Лерой-то встретилась? – не успокаивалась Люся.

– Так я ж говорю – как только Вера Павловна умерла, Лера приехала. Да не одна. А с «сыном». Мы с ней на поминках у Веры Павловны встретились. Она подошла ко мне, уткнулась в шею, мы с ней и поплакали. А потом она подвела ко мне красивого парня и сказала: «Это Миша, мой сын». И больше ничего. Она же не знала, что я в ту деревню ездила. А я глянула на «сына» – тот самый Ромка, что на фотографии был! Я ей так и не смогла сказать, что правду знаю. Я все же думаю, что тот следователь прав был – случайно Миша погиб, так зачем же Лере душу рвать? У Ромки этого ни родных, ни близких не было, вот она и стала ему матерью. Как бы то ни было – я до сих пор молчу.

Василиса от усиленного мышления жевала собственные губы. Люся, не понимая, что делает, на мелкие кусочки кромсала дорогую колбасу.

– Не мать она ему была, – треснула она ножом по столу. – И невесте его свекровью стать не пожелала.

– Да уж, – сцепила руки в кулаки Василиса. – Не простила она ему девчонки, надеялась, что он вечно возле ее ног сидеть будет, а паренек перебрался в город, оперился…

Татьяна растерянно смотрела то на Василису, то на Люсю.

– Ой, девочки… я и сама не знаю, верить этому или нет… Ведь Лера-то, как по родному сыну, убивается по пареньку-то, каждый день ровно в одиннадцать к нему на кладбище, будто на работу… И ведь такие ему букеты носит, специально пораньше выходит, чтобы свежие цветы в киоске купить… А с другой стороны, сыночка так и не навестила… может, молвы стыдится… Вот так живешь, живешь…

– Танечка, ты иди домой, поздно уже, – вдруг бессовестно прервала ее философские рассуждения Василиса. – Не обижайся, у нас тут серьезные дела намечаются…

– А вы что, думаете…

– Вот ты и дай нам подумать, а мы потом тебе все как на духу выложим, ступай.

Татьяна встревоженно побегала глазами с одной женщины на другую и тихо поднялась.

– Делайте как хотите, только знайте – я ни слова не соврала, даже на суде скажу, но я все равно не верю, что Лера могла…

В глубокой задумчивости простилась она с хозяйками, ушла, застегнувшись не на те пуговицы, а на кухонном столе так и остался забытый бумажник.

Люся сидела, облокотившись на кулак, и лениво дорезала колбасу.

– Ну что? Кажется, все ясно? – ткнула ее в бок Василиса. – Просыпайся, пора думать.

– А чего тут думать… – вяло проговорила Люся и поднялась за чаем. – Влюбилась наша Лерочка по самое не могу, даже смерть сына парню простила…

Василиса подставила и свою чашечку.

– Постой, подруга, так, может, и на самом деле Ромка этот не виноват.

– Может. Только, как правило, у матерей в подобных ситуациях чувство справедливости притупляется. Во всяком случае, даже если такое и произошло, мать потом начинает себя винить, казниться… Ну это у нормальных людей. А Лера, по всей видимости, казнилась не слишком, если продолжала с этим Ромкой проживать.

– Интересно, а с документами-то она как? – не унималась Василиса.

– А чего с документами, их при желании можно купить, можно «утерять», можно еще что-нибудь придумать, она и придумала. Надо же, – снова загрустила Люся. – Все парню простила, даже сына, а вот невесту не могла простить.

– Слушай! Ну хватит уже! Все! Может быть, мы с тобой сейчас на невиновную женщину грешим! Завтра же пойдем к ней и прямо так и спросим – вы убили Валю Галушкину?

– Это и так понятно. Она влюбилась, парень сначала тоже к ней что-то испытывал – ясное дело, не знал материнской ласки, а она такая милая, в деревне, наверное, самая видная была, необыкновенная. А потом она его еще и от суда уберегла – могла ведь и посадить. Скажи она тогда, что это он в Мишу нож воткнул, – и сел бы Рома. Тут тебе и благодарность, и неведомая ранее забота, и гормоны, черт их дери… А когда он возмужал, надоело ему возле старенькой тети сидеть, на ровесниц потянуло. А она не разрешила.

– Точно, и он ей небось сказал, мол, плевать я на тебя хотел! Женюсь, и дело с концом, да? – придумывала Василиса.

Люся не так театрально видела события.

– Ну, может, и не совсем так сказал, но все равно – взял и женился. Тогда она и прикончила Валю. Недаром же девушка была задушена, то есть никаких тебе пистолетов, ножей, где сила нужна…

– Люся, а кто же Рому этого прикончил? – задала справедливый вопрос Василиса.

– А вот это пока неясно… Слушай, давай спать, а завтра прямиком к Лере. Не дело, если она будет без надзора гулять… Только знаешь, что меня путает… Ведь на поминках кто-то определенно хотел ее отравить. Просто не получилось, но ведь не могла же перекись водорода сама в рюмку залиться! И случайно такое не нальешь – не такой это напиток, его приобрести специально надо.

– А может… Может, и не Леру хотели, а Генечку? – предположила Василиса. – Ведь он ей свою рюмку подал. И потом, я помню, его Эмма все время с какой-то склянкой носилась.

Люся качнула головой:

– Точно. Я сначала думала, что она лекарство для несчастной матери держит, а потом еще удивилась, отчего это у Леры истерика, а Эмма ни разу ей не предложила успокоительного? Значит, тогда не время было.

– Подожди, Люся, здесь надо все доказательства собрать, а то эта Эмма недавно дочь потеряла, а мы к ней еще и с обвинением! Вот что, ты ложись, а я всю ноченьку буду голову ломать, как нам завтра поэффектнее заявиться к Валерии! Время не терпит. А уж потом и к Эмме… Люся, ну хватит чаи хлебать, говорю же – ложись! Ты мне мешаешь соображать.

Подруг с ног валила усталость – день был таким насыщенным, обе женщины страшно измотались и, несмотря на то что часы показывали только девять, мечтали поскорее добраться до подушки. Василиса приняла душ, блаженно растянулась в кровати и стала мечтать. Где-то в глубине романтической души она надеялась, что однажды совершенно неожиданно раздастся телефонный звонок, и это будет какой-нибудь заезжий, уставший от светской жизни Ричард Гир… Допустим, он просто ошибся номером… А потом они встретятся, и он увидит в ней единственную и неповторимую, сказочно-мудрую Василису… Будто подслушав ее мысли, звонкой трелью залился телефон. Василиса сразу же перестала мечтать и притворилась спящей. Однако телефон не умолкал, и успокоить его, кроме нее, было некому – Люся барахталась в ванне.