Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная

– А можешь открыть Сережкину статью?

– Запросто, но зачем?

– Надо посмотреть.

Юля пожала плечами:

– Любуйся.

На экране возник текст. Я разинула рот – все в полном порядке. Нет, дурацкая консервная банка надо мной издевается!

Соболевых оказалось в Москве восемнадцать, из них Галин девять, но отчество Владимировна имели только две. Причем только у одной дамы номер телефона начинался с цифр 593, другая явно обитала в центре. Надеюсь, директриса живет по-прежнему в городе-спутнике. Трубку схватили сразу, после первого гудка.

Детский голос прочирикал:

– Вам кого?

– Галину Владимировну.

– Бабуля! – заорал ребенок с такой силой, что я чуть было не выронила трубку. – Бабуля, тебя.

Повисла пауза. Потом тот же радостный детский голосок сообщил:

– Она не подойдет, голову моет, чего передать?

– Спросите, пожалуйста, могу ли я к ней сегодня подъехать?

Трубка вновь замолчала, затем бодрый дискант ответил:

– Бабуля ждет, адрес знаете?

Я засобиралась в дорогу. От метро «Речной вокзал» шел симпатичный микроавтобусик «Автолайн». Маршрутное такси подвезло меня прямо к дому. Серая блочная башня стояла на небольшом шоссе, поодаль гомонил рынок. На другой стороне не слишком оживленной улицы явно находился какой-то завод, окруженный высоким забором с колючей проволокой.

Галина Владимировна и впрямь недавно приняла душ, потому что на ее голове дыбилась кокетливая косынка, явно прикрывающая бигуди.

– Видите, как получилось, – улыбнулась хозяйка, – все договаривались, договаривались, еле-еле встретились, раздевайтесь, сейчас чаю глотнем и обо всем побеседуем.

Я стащила куртку, получила безукоризненно чистые пластиковые тапки и, войдя в сверкающую кухню, призналась:

– Скорей всего, вы ошиблись, я с вами ни о чем не договаривалась.

Хозяйка на секунду замерла возле шкафчика, потом поинтересовалась:

– Ольга Васильевна?

– Нет.

Галина Владимировна молча долила чайник кипятком и бодро ответила:

– Чай все равно выпьем, а, простите, по какому вопросу вы пришли?

– Льва Константиновича Платова помните?

– Еще бы, – засмеялась женщина, выставляя на стол коробочку конфет «Визит». – Столько лет, можно сказать, под его началом проработала. Золотой человек, почти святой, один из тех, кто по-настоящему радел за свое дело. Сейчас мало кто помнит, что именно Льву Константиновичу пришла в голову революционная идея о преподавании в девятых классах…

– Где Егор? – тихо спросила я.

– Кто? – изумилась Галина Владимировна.

– Егор Платов, брат вашей воспитанницы, Насти, которая приходилась внучатой племянницей Льву Константиновичу…

Рука пожилой женщины дрогнула, и струйка отличной заварки темно-красного цвета медленно потекла в коробку с шоколадками.

– Бабусик, – завопила вбежавшая в кухню толстенькая девочка лет десяти, – ты в конфеты чай льешь!

Галина Владимировна отдернула руку и ласково сказала:

– Зоенька, возьми булочку и иди в большую комнату.

– Хочу чаю, – закапризничала внучка и уселась на табуретку.

Бабушка спокойно наполнила кипятком чашку с розовыми зайчиками, поставила ее на поднос и улыбнулась.

– Душенька, сейчас девятый канал показывает Диснея.

Ребенок схватил угощение и был таков. Галина Владимировна повернулась ко мне. На ее лице застыла улыбка, более похожая на гримасу.

– Кто вы?

– Евлампия Романова.

– Мне это ни о чем не говорит, – парировала директриса.

Минуту-другую я колебалась, но внутренний голос подсказал – этой женщине лучше рассказать правду или почти всю правду. Услыхав о смерти Насти и завещании, Галина Владимировна «отпустила» лицо и со вздохом села возле окна. Видно было, как в ее душе идет борьба, наконец она приняла решение и сказала:

– Я понимаю, что на дворе не 1976-й год, а торжество демократии и все такое, но, знаете, как бывший советский человек я до сих пор боюсь вспоминать эту историю и, честно говоря, не слишком хорошо знаю, что к чему.

Настя поступила в Зеленоградский детский дом в 1976 году. У Галины Владимировны был уникальный приют. Как правило, дети до трех лет воспитываются в доме малютки, а после их отправляют в другие места, в результате они получают страшный стресс.

У Соболевой же малышей никуда не отдавали, просто переводили в старшие группы. Детский дом имел поэтому статус экспериментального и славился по Москве и области.

Девочку Платову привезли в автозаке, и сопровождал ее милиционер. Галину Владимировну подобное мало удивляло. У нее было достаточно детей, ставших временно сиротами из-за того, что отец и мать попали в места не столь отдаленные. Как правило, ребят сначала отправляли в приемник-распределитель, а потом переводили к Соболевой. Так что на первый взгляд ничего особенного в данном случае не было.

Странности начались сразу, когда директриса принялась просматривать документы новой воспитанницы. Вот уж где было чему удивляться. Вместо имен родителей или других родственников стояли жирные прочерки, домашний адрес также отсутствовал. Как правило, в анкетах всегда значилось: мать – такая-то, осуждена по статье 102, часть первая, отец – неизвестен. Или упоминались бабушки, сестры, братья…

Тут же – ничего. Словно ребенок вынырнул из небытия. Подкидыш? Но на бездомную нищенку девочка не походила. Одета Настенька была в добротную одежду, без заплат и дырок. Кудрявые волосики чисто вымыты, на теле никаких следов побоев. И в отличие от большинства детей, приезжавших в компании милиционеров, она не была истощена и не накинулась на тарелку с манной кашей, поданную на ужин. К документам прилагалась медицинская карта, из коей следовало, что Платова Анастасия Валентиновна, 1975 года рождения, ничем особым, кроме ринита, а попросту насморка, не болела, ей также сделали все необходимые профилактические прививки, что вызвало у Галины Владимировны очередной взрыв недоумения. Родители ее воспитанников, как правило, не тратили время на походы в детскую поликлинику. Девочка явно была домашней, хорошо присмотренной…

В приюте у Соболевой находились детки, чьи родственники погибли в результате болезни или несчастного случая, но в их документах четко стояли причины смерти отца или матери…

Не зная, что и подумать, директриса открыла медицинскую карту на той странице, где содержатся сведения о больном, и ахнула. Необходимый листок уничтожили, а номер детской поликлиники и даже штамп лечебного учреждения оказались густо замазаны черной краской. Кто-то постарался, чтобы девочка Настя оказалась в положении сироты, никогда ничего не узнающей о своей семье.

Не успела Галина Владимировна прийти в себя, как раздался телефонный звонок. Ее непосредственный начальник приказал – девочку взять, вопросов не задавать, а еще лучше, сказать, будто личное дело потеряно, и завести новое.