Дарья Донцова - Спят усталые игрушки

– Жуткое зрелище, – жаловался профессор, – хотя, конечно, местное начальство преследовало благородные цели.

Очевидно, и дирекция интерната, куда я тем временем приехала, тоже хотела положительным примером повлиять на детей. Фотографии выглядели одинаково – мальчики в черных пиджаках и галстуках, девочки – в белых блузках, с брошкой у горла. Наверное, и сюда фотограф приезжал со «спецодеждой».

Но внутри детский дом оказался на редкость уютным. Светлые, чистые коридоры, застеленные ковровыми дорожками. По стенам, как в обычной квартире, развешаны полки, забитые книгами. Судя по потрепанным корешкам, их часто читают. Подойдя поближе, стала разглядывать названия: «Кошмар ковбоя», «Монстры из Фрибурга», «Замок привидений».

– На первом этаже ужастики и детективы, – раздался голос за спиной, – на втором – классика, а выше – учебная литература: справочники, пособия, энциклопедии…

Я повернулась. Серьезная девица лет семи в больших круглых очках улыбалась мне.

– Как интересно, – протянула я, – у вас книги не в библиотеке… Их можно брать просто так, без записи?

Девочка возмутилась:

– А вы дома что, в тетрадочке отмечаете?

– Нет, конечно.

– Ну а это наш дом, – сообщила малышка, – мы одна семья. Вам кого надо?

– Директора.

– Идите за мной, – скомандовал ребенок.

Мы почти побежали по извилистому коридору. Двери некоторых комнат оказались открытыми, и я увидела, что в них всего по две кровати, застеленные красивыми пушистыми пледами. Приглядевшись повнимательней к любезной спутнице, отметила ее симпатичный новый костюмчик с забавной картинкой на груди, аккуратные тапочки с помпонами, яркую махрушку, стягивающую блестящие, чисто вымытые волосы, многочисленные фенечки. Ребенок непрерывно перемалывал жвачку. Девочка совершенно не походила на несчастную голодную сироту.

– Почему ты не в школе? – поинтересовалась я на бегу.

– Вчера кашель начался, – отозвалась малышка, – дедушка наказал дома сидеть.

Все сразу стало на места. Девчушка не сирота, а дочка кого-то из педагогов.

Подлетев к двери с табличкой «Вход разрешен», моя спутница распахнула створку:

– Дедуля, к тебе.

Пожилой, абсолютно лысый мужчина строго поглядел из-под очков.

– Спасибо, Леночка, только почему по коридорам носишься? Мама знает, что ты не в кровати?

Лена замотала головой.

– Давай немедленно под одеяло, – велел дед, – а то скоро папа придет, вот тебе достанется!

Леночку как ветром сдуло.

– Чему обязан? – поинтересовался директор.

Я открыла рот, но тут в кабинет вошли два парня, по виду одиннадцатиклассники.

– Дедуля, – завел один, – прямо не знаем, что и делать…

– Жулька-то умерла, – добавил второй. – И как теперь мелкоте сообщить, рев поднимут!

– Потом, ребята, у меня посетитель, – строго ответил дед.

Парни ушли, но поговорить не удалось, потому что ровно через секунду в кабинет влетело человек пять бойких ребятишек.

– Дедушка, – звенели они на разные голоса, – погляди, исправили, теперь отпустишь?

Директор замахал руками:

– С этим вопросом к родителям.

– Ну дедуля, – заныл хор, – прикажи им, они тебя послушают.

– Не мешайте деду, – послышалось из коридора, – не видите, у него посетитель.

Малышня унеслась. Директор встал, распахнул дверь и перевернул табличку, теперь на ней значилось «Просьба не входить».

– Извините, – улыбнулся он.

– Сколько же у вас внуков? – удивилась я.

– Шестьдесят восемь, – прозвучал серьезный ответ.

Я ахнула:

– Сколько?

Директор рассмеялся:

– Заведую интернатом всю жизнь. Смело могу сказать: наш дом уникальный, других таких нет. Остальные только кричат о том, что детям следует создать человеческие условия, да требуют денег, а мы живем одной семьей. И у каждого своя роль. Я – дедушка, Сергей Филиппович, самый главный, мое слово – закон. Есть у нас две бабушки, мама, папа, дяди, тети… Ну а дети все друг другу братья и сестры. Обедаем, завтракаем и ужинаем по часам, но ходить на кухню пить чай, кофе или какао никому не возбраняется в любое время. Отбой и подъем на рабочей неделе строго фиксирован, зато в выходные кто хочет спит до полудня. Книги для всех, игрушки тоже. У девочек постарше – косметика, кое-кто из старшеклассников курит, но тут строгий договор – только в отведенном месте. И никаких общих дней рождений раз в месяц. Каждый получает подарок и поздравления в свой день.

– Как же вам такое удалось?

Сергей Филиппович развел руками:

– Коллектив замечательный, люди по тридцать-сорок лет вместе работают. А из новеньких удерживаются только родственные души. Злые, жестокие отпадают сами собой, они просто не вписываются в обстановку.

– Ну а деньги откуда? Сейчас все плачут, что голодно!

Директор хитро улыбнулся:

– Мы же семья, и остаемся родственниками, даже когда дети уходят в большую жизнь. Выпускников много, все помогают. Один телевизоры купил, другой игрушек привез, третий – картошки. Лечимся у своего врача, стрижемся у своего парикмахера, ремонт собственными силами делали, а материалы Леня дал, он теперь магазин большой держит.

– Неужели все помогают?

– Да, – гордо сказал Сергей Филиппович, – ни одного исключения не помню.

– А Рощин?

– Жорка? Золотая голова, потрясающий бухгалтер, сколько он нам отчетов сделал, сколько интересного подсказал, чтобы людям нормально зарплату давать.

– Вы знаете, что он погиб?

Сергей Филиппович кивнул:

– Ужасная трагедия. Жена говорила, будто курил у открытого окна, голова закружилась. Молодой, здоровый, красивый… Сильно переживали.

– Как вам кажется, Жора был верующим?

Директор поднял брови:

– Раньше нет, да мы все в прежние годы были атеисты. А почему спрашиваете?

Я достала из кармана бордовое удостоверение с золотыми буквами «МВД» и ответила:

– В Подмосковье появилась секта «путников», которой руководит обманщик, натуральный мошенник. Устроились сектанты в одной из деревень, адрес держится строго в секрете. Но у нас имеются сведения, что Рощин был связан с ними и его смерть не простая случайность. Вот подумали, может, кто из ваших в курсе.

Сергей Филиппович нахмурился и забарабанил пальцами по столу. Потом сказал:

– Была у нас одна неприятная история, единственная за все время существования дома. Для меня она – как нарыв, напоминание о моей несостоятельности, и Георгий Рощин сыграл тут свою роль.

– Можно поподробней? – попросила я, устраиваясь в мягком, удивительно удобном кресле.

Сергей Филиппович ухитрился так поставить дело, что дети попадали в его семью, когда им исполнялось три года. Теоретически детский дом мог пополниться ребенком любого возраста. Новички двенадцати-тринадцати лет не редкость в других приютах, но только не у Костомарова. Директор боялся разрушить уникальную структуру. Малыш, переведенный в три годика из дома малютки, охотно принимал игру в «папу-маму», подросток же скорей всего отверг бы подобные взаимоотношения. А Сергей Филиппович дорожил своим домом, вот и сопротивлялся как мог, даже объявлял карантин, сообщая в роно: в интернате гепатит, менингит и бог знает что, лишь бы не принимать подросших уже детей.