Дарья Донцова - Спят усталые игрушки

Я так устала, что молча вытянулась на диване, не вмешиваясь в их перебранку. Откуда-то из-за спинки с сопением вылез Фредди и пристроился возле меня. От мартышки пахло каким-то знакомым ароматом – горьковатым и тонким.

Алиска увидела, что я принюхиваюсь, и захохотала:

– Вылил на себя весь флакон «Коко Шанель».

– Где он его взял?

Балерина радостно сообщила:

– Залез к тебе в ванную и подушился от пуза.

Я только вздохнула. Пропажа пузырька любимых духов в свете последних неприятностей выглядит сущей ерундой. И все же, ну когда они наконец, Алиска и обезьяна, уберутся от нас? Надоели до смерти! Да и Филя осточертел.

– Где колдун? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, как последние силы покидают тело.

– Нечего издеваться, – взъерепенилась Алиса, – он поздно приедет.

«Небось на шабаш подался», – подумала я, уже засыпая.

– Даша, – раздалось над ухом, – Даша.

Я машинально села и уткнулась взглядом в лицо Мельниченко. В комнате горел только торшер, но даже в его неярком свете видно, как устал профессор.

– Который час? – спросила я, еще не совсем проснувшись.

– Три утра или ночи, смотря как вам нравится, – с улыбкой ответил Андрей Николаевич.

– Что с ребенком?

– Спит.

Я огорченно воскликнула:

– Неужели ее невозможно разбудить?!

– Да нет, – успокоил профессор, – вы не поняли. Верочка просыпалась, поужинала и сейчас отдыхает, я вывел ее из транса. Вот хочу попросить вас, разрешите где-нибудь до утра прикорнуть. Домой ехать далеко.

– К сожалению, не могу предоставить отдельную комнату, но этот диван в гостиной очень удобный, сейчас я постелю.

– Не надо никаких простыней, – пробормотал Мельниченко, плюхаясь на ложе, – вот только пледиком накроюсь. Уж извините за доставленное неудобство.

Я пошла, пошатываясь, наверх. В этом доме гостем больше, гостем меньше – уже не имеет значения.

В спальне наконец стащила опротивевшие джинсы и грязный пуловер. Сейчас помоюсь как следует, а то стала похожа на бомжа. Остроумные французы называют лиц без определенного места жительства коротко и характерно – человек-сыр. Если вспомнить, какой неистребимый аромат источают рокфор, камамбер и бри, становится понятно это возвышенное сравнение. Ну, до рокфора мне еще далеко, а вот стадия камамбера явно налицо.

Я наклонилась над раковиной. Висевший на цепочке «волшебный» кулон звякнул о край. Надо же, совсем забыла! Как Филя его называл? Роро, момо, додо…

Камень мешал умываться, и я сняла цепочку. Еще вчера утром талисман был приятно розовым, руки так и тянулись погладить его. Сейчас перед глазами оказался черный, неприятный на вид кусок с оплавленными краями.

Изумленно я вертела камень перед носом. Он горел? Отбросив странную штуковину в мусорную корзинку, я подошла поближе к зеркалу и направила лампу на грудь. Так и есть. Там, где талисман соприкасался с кожей, виднелся явный след ожога. Словно кто-то приложил пониже ключиц тлеющую сигарету. Внезапно вспомнилось неприятное жжение под пуловером, начавшееся тогда, когда Николай принялся расспрашивать о домашних. Оно отрезвило меня и не дало попасть целиком под власть негодяя. А странный удар электрического тока, когда переступала порог комнаты мерзавца. Он твердил мне в спину:

– Когда окажешься за дверью, забудешь все, останется лишь ощущение радости, счастья. Запомни его и знай – без меня никогда более не испытаешь подобных чувств.

После этих слов я шагнула к двери и едва не свалилась от боли. Но ведь ничего не забыла и никакого счастья не ощутила. Наоборот, помню отчетливо, как пакостник выспрашивал про счета, дома и машины…

Внезапно зазвонил телефон. Недоумевая, кто это может быть в такой час, я проговорила:

– Алло.

В ответ – звенящая тишина.

– Говорите, не слышу!

И вновь ни звука, потом понеслись гудки. Наверно, ошиблись номером и не захотели извиняться.

Я вытащила из мусора то, что осталось от талисмана. Ум отказывается верить в подобное, но, похоже, камень непонятным образом раскалился и, прожигая кожу, спас меня от большой беды. Без него я спала бы сейчас на нарах, и домашние никогда не узнали бы, куда подевалась мать.

Положив талисман в комнате на стол, я заползла под пуховое одеяло и с наслаждением вытянула ноги. Ну и приключение! Хорошо хоть жива осталась. А камень? Да нет, просто совпадение: говорят, иногда предметы самовозгораются. Здесь скорей всего именно такой случай. Потому что, если признаю факт колдовства и роль в последних событиях талисмана, то придется уверовать и в действие вонючей ямбы.

Я старалась заснуть, но уставшие ноги гудели и ломило спину. Проворочавшись в бесплодных попытках уютно забыться, я влезла в тапочки и пошлепала на кухню. Там висит аптечка, найду радедорм или валокордин, на худой конец. В доме царил ночной покой. Собаки мирно спали наверху, только верный Хучик, покачиваясь на кривоватых лапках, решил сопроводить меня вниз.

В коридоре первого этажа не горел свет. Обычно между кухней и комнатой Катерины мерцает неяркая сорокаваттная лампочка. Мы стали зажигать ее после того, как один из гостей, пробираясь впотьмах на «пищеблок», ошибся дверью, влез к Кате и перепугал кухарку до смерти.

Я шла, осторожно держась за стенку. Темнота – глаз выколи. В этот момент раздался обиженный визг Хуча. Бедный мопс отчего-то взвыл. Мои пальцы нащупали выключатель, и коридор озарился светом.

Прямо перед моим носом, на расстоянии вытянутой руки стояла Нина Сундукян. У ее ног заливалась плачем собачка. Очевидно, женщина наступила в темноте на несчастное животное.

– Что вы тут делаете? – отчего-то шепотом спросила я, оглядывая поэтессу.

Одета она более чем странно – черные брюки, свитер и какие-то непонятные трикотажные кроссовки. Приглядевшись, поняла, что поверх обуви нежданная гостья натянула шерстяные носки.

– Что вы тут делаете? – повторила я, пятясь задом.

– Тише, тише, – бормотала Нина, вытягивая руки, – не надо нервничать, решила узнать, почему вы покинули деревню, волновалась, не случилось ли чего!

В четыре утра?

– Пойдемте в комнаты, – приговаривала поэтесса.

– Слушайте, – взорвалась я, – да что, в конце концов, происходит? Покиньте немедленно мой дом! Да скажите вашему негодяю и мошеннику Николаю, что не собираюсь принимать участие в оргиях и гипнотических сеансах! Пусть дурит кого угодно, но не меня. А теперь убирайтесь отсюда!

– Зря вы так, Даша, – прозвучал густой, обволакивающий голос.

Из кромешной темноты коридора в робкий круг света ночника вступил Николай. На руках мерзавец держал Верочку. Девочка спала, неудобно откинув назад болтающуюся на тоненькой шейке головку.