Дарья Донцова - Спят усталые игрушки

– Ладно, – прервал дискуссию Филя, – только пусть вначале Даша расскажет всю правду. И учти, сразу почувствую, когда врешь!

– Да-да, не вздумай врать, – в голос закричали домашние.

Марья Сергеевна и Света поближе подвинулись друг к другу. Ирка и Катерина, боясь Алиски, робко подслушивали у дверей. Хорошо хоть Серафима Ивановна не спустилась, впрочем, она беспокоится только о близнецах, все остальное старушку не колышет.

Провожаемая сердитыми взглядами домашних, я подошла к буфету и вытащила сигареты.

– Послушай, – взорвалась Зайка.

– Пусть курит, – разрешил Кеша, – давай, мать, раскалывайся.

И я рассказала им все. После моей исповеди настал час покаяния негодяя. Мельниченко снова поднял ему руки вверх и спросил:

– Ваша фамилия?

– Шабанов, – прозвучал бесстрастный ответ. Все обратились в слух.

И дед, и прадед, и прапрадед Николая обладали странным, сверхъестественным даром – могли управлять другими людьми, подавлять их волю. Слыли Шабановы и знахарями, запросто лечили болезни. Необычный талант передавался в семье только по мужской линии. Девочки же ничем не выделялись. Отчего-то в семье мальчики рождались только у сыновей, а многочисленные дочери, в свою очередь, производили на свет только девочек. Впрочем, у прапрадеда, прадеда, деда и отца Шабановых было всего по одному наследнику. Иногда генетика давала сбой. Отец Николая получился человеком совершенно ординарным, зато Коле достался великий талант.

Но любые данные господом способности можно использовать как во благо, так и во зло, здесь уже сам человек выбирает, по какому пути идти. Прапрадед Емельян был старообрядцем, прадед Михаил стал православным священником. И Емельян, и Михаил жили праведно, прихожане почитали их, будто святых. Да и как было не удивляться, если и тот и другой исцеляли страждущих. Дед Иван стал сектантом. Его религиозный фанатизм достиг апогея, и, начиная свою жизнь простым церковнослужителем, к тридцати годам мужик возгордился и создал собственную «веру».

Свою паству он держал в кулаке, считая шаг вправо, шаг влево побегом. Но Иван был верующим человеком из тех, кто, желая ближнему добра, загоняет того на молитву кулаками.

Николай получился совсем особенный. В три года дед отнял его у Раисы и начал воспитывать «под себя». К семи годам ребенок уже кое-что умел и беззастенчиво пользовался этим умением. Например, заставлял девочек таскать на кухне сахар и приносить ему. Воровок ловили и били ремнем, но дед лишь посмеивался, когда «преступницы» сообщали, что Николай их «толкает глазами».

Лет в двенадцать Колька окончательно понял, как ловко может управлять людьми. Дед постепенно делился с ним знаниями, вручил древние книги, передающиеся в семье из поколения в поколение. Частенько они уезжали за город, в крохотную деревушку. От большого села, где когда-то служил Михаил, не осталось почти ничего, сохранился лишь дом священника. Целыми днями старик таскал мальчишку по лесу, объясняя, где какую травку искать и на что она годится.

Бог наградил Николая не только исключительными возможностями, но и ясным умом. Мальчишка великолепно учился в школе и со второго класса всегда мог сделать так, что учитель не вызывал его к доске.

Но все же детство Коли нельзя назвать счастливым. Он никогда не знал родительской ласки. Отец, полностью подчиненный дедом, боялся лишний раз сказать сыну теплое слово, мать же тихо ненавидела ребенка. Ни о каких поцелуях, песенках на ночь, веселых днях рождений и речи не шло. Дни пробегали одинаково – раннее вставание, обливание ледяной водой, поход в школу, потом занятия с Иваном.

Питались скудно: кашами на воде и хлебом, одевались словно нищие, спали мало на жестких кроватях, не имели радио, телевизора…

Весь уклад жизни была призван сделать людей аскетами, равнодушными к земным благам. Но странным образом такая жизнь способствовала появлению у Николая совсем иных качеств.

Мальчик ходил в обычную школу и с завистью поглядывал на новенькие портфели одноклассников. У него самого через плечо болталась сумка, сшитая Раисой из холстины. На большой перемене дети, толкаясь, бежали в столовую. Коля оставался в классе, дед запрещал есть сосиски, а скрыть факт посещения буфета невозможно.

По субботам Иван ставил мальчишку на колени и, прожигая глазами, приказывал:

– Кайся.

Затем следовала порка, так, на всякий случай, чтобы боялся. Но, несмотря на это, парнишка обожал деда и ненавидел всех родных. Правда, иногда по ночам в детскую голову закрадывалась мысль: как хорошо все будет, когда дед умрет. Николай тогда возьмет секту в свои руки и заживет в свое удовольствие. Сектанты станут трудиться, а он – прожигать денежки.

Религиозных заморочек мальчишка оказался лишен начисто.

Потом произошло непредвиденное. Смерть отца, разгром секты, пребывание в детдоме.

Приют не испугал Николая. Соседом по комнате оказался тихий Жора Рощин. Коля просто ставил эксперимент на мальчике, проверял, насколько может подчинить другого своей воле. Оказалось – полностью.

Жора покорно делал за него уроки, убирал постель, отдавал сладкие пирожки. Смеха ради Колька заставил его убить хомячков, кошку и бедную дворнягу. Но тут что-то в Жоркиной душе сломалось, и наступила расплата.

На суде Колька казался спокойным, понимая, что с целым залом ему пока не справиться. Времена, когда он станет шутя управлять толпой, еще впереди. Парень только усмехался, слушая, как народные заседатели – врач и военный – изо всех сил хотят запихнуть его в колонию на десять лет. Отчего-то в душе жила уверенность – строгая судья на его стороне.

Так и вышло, он получил по нижнему пределу. В «малолетке» Николай не слишком страдал. Местный доктор, пораженный до глубины души умением мальчишки купировать любую боль взглядом, пригрел странного «сидельца» при больнице. Более того, снабдил его учебниками по медицине. Николай тщательно проштудировал книги и с подачи того же доброго доктора сдал экзамены экстерном за медицинское училище.

– Иди в институт после освобождения, – убеждал наставник.

Но Шабанов рассудил иначе. Зачем ему учеба? Еще с детства решено – он создаст свою секту и заставит людей работать на себя.

Выйдя на свободу, первым делом Шабанов начал разыскивать родных. Дед умер в лагере, так и не дождавшись конца срока, мать отреклась от сына, оставались сестры. И если Людмилу он нашел сразу, то Танюшку искал довольно долго. Девочку отдали на воспитание в другую семью, и она совершенно не помнила настоящих родителей.

Николай был необычайно злопамятен, однако в его душе все же существовали какие-то принципы, или, как говорят в таких случаях, «понятия». После выхода на свободу в голове его прочно засела мысль: следует отомстить всем, кто запихнул его за решетку, но надо и отблагодарить тех, кто помог. Правда, последних оказалось немного – всего лишь судья Анна Перфильевна.