Дарья Донцова - Привидение в кроссовках

Взвизгнув, я бросилась бежать. Фантом несся за мной, стреляя из непонятного, но страшного оружия. Гвозди летали вокруг, словно мухи, один проскочил так близко, что задел край моего уха. По шее потекла горячая струя.

В первую секунду я хотела бежать в кабинет и запереться там, но потом переду­мала. В соседней комнате спят дети и собаки. Я юркнула под прилавок с канцелярскими принадлежностями, туда же рванулся и Хучик. Я схватила мопса и прижала к себе. В ту же секунду призрак наклонился, и только то­гда я поняла, какого дурака сваляла. Бежать было некуда, я «заперта» в тесном пространстве.

Привидение то ли засмеялось, то ли закашлялось, вытянуло руку с пистолетом, прицелилось, я зажмурилась, но тут Хуч, вывернувшись из моих рук, кинулся к призраку и, поставив лапки ему на ногу, принялся махать жирным хвостиком, словно говоря: «Это же я, Хучик, неужели ты убьешь нас?»

– Отойди, милый, – тихо, ужасно знакомым голосом сказал фантом, – отойди, дорогой.

Хуч продолжал царапать ногу киллера.

– Ты кто? – прошептала я и, вспомнив визит писательницы-целительницы, добавила: – Че­го хочешь?

– Твоей смерти, – ответил фантом и… упал на пол.

Я сидела под прилавком, не ощущая ни рук ни ног, тело словно заморозилось. Хучик бегал вдоль поверженного призрака, царапал лапками ткань, покрывавшую лежавшего.

– Дарья Ивановна, вы живы? – раздался звонкий голос.

– Кто тут?

– Я, Шура.

Жена Бетона заглянула под прилавок.

– Шурочка, – пролепетала я, – а это чудище сначала хотело меня убить, а потом упало…

– Это я его по башке «Историей цивилизации» стукнула, – пояснила Шура.

Тут только до меня дошел смысл происходящего, и я изумилась:

– Шура! Ты как здесь оказалась?

– Спряталась в зале.

– Зачем?

– Хотела эту дрянь поймать, что открытки топчет. Си­жу за автоматом, жду, потом соснула чуток. Открываю глаза, а за вами этот несется и палит, жуть! Я перепугалась сначала, а вы под прилавок нырь! Ну, думаю, неужели буду смотреть, как из вас рагу сделают. Схватила книжонку потолще и долбанула его по голове. Надо бы еще добавить, чтоб не очнулся.

Но я уже бежала к «тревожной кнопке». Следующие десять минут Шура стояла возле поверженного тела, держа в руках «Историю цивилизации». Я прижимала к себе яростно вырывающегося Хуча. Мопс отче­го-то рвался к призраку.

Наконец дверь распахнулась, и вошли Соловьев Дмитрий Юрьевич и Павел. Я не удивилась, увидав мужиков, очевидно, такая у них карма: приезжать в книжный магазин.

– Ну, – спросил Павел, – теперь че­го?

– Мы поймали привидение, вот оно, – сказала Шура.

– Бежало и стреляло, – ответила я, опуская Хуча, – вот смотрите…

– Не трожь, – велел Дмитрий Юрьевич. – Глянь, Павлуха, вроде скрепер.

– Это что такое? – поинтересовалась я.

– Ну, – пояснил Соловьев, – грубо говоря, пистолет, которым строители загоняют в стены железные штыри.

– Так это не настоящее оружие? – протянула я.

Павел хмыкнул:

– Прикинь, что случится, ежели в твое тело вонзится девятисантиметровый гвоздь.

– Хорош болтать, – приказал Соловьев, – давай наручники, ща в отделение это­го стащим, и вам придется проехать.

– Мусик, что случилось? – заорала Маня.

Потом послышался топот: дочь сломя голову неслась по лестнице.

– Привет, Шура!

– Мы поймали привидение, – гордо сообщила жена Бетона. – Эх, жаль, Женька не знает, в Минск умотал по делам!

– Он бы тебе не разрешил в засаде сидеть, – вздохнула я.

– Мама! – заорала Маня, тыча пальцем в тело, лежащее на полу. – Мамочка, это не призрак, смотри!

Я повернула голову и почувствовала, что у меня подламываются колени. На бело-розовой, чисто вымытой плитке, ногами под прилавок, закутанная в нечто, напоминавшее ветхую простыню, широко раскинув руки, лежала… Аллочка, Алла, милейшая дама, моя заместительница, ставшая подругой. У ее головы сидел Хучик и нежно облизывал лицо той, которая каждое утро кормила его деликатесным сыром.

На следующее утро я с гудящей от напряжения головой пыталась исполнять роль директора книжного магазина. Шура, естественно, растрепала всем, что Аллочка, переодетая привидением, гонялась за мной ночью по торговому залу, вооруженная строительным пистолетом. Честно говоря, ко­гда сегодня утром эксперт, до открытия магазина осматривавший место происшествия, вытащил из двери подвала примерно пятнадцатисантиметровый острый железный штырь, мне просто стало плохо.

У французов имеется крылатое выражение, которое в переводе на русский язык звучит как «остроумие на лестнице». То есть происходит некое событие, а вы только че­рез пару-другую часов соображаете, что случилось. Вот у меня это качество развито на все сто. Вчера, ко­гда Аллочка, непонятно почему решившая меня убить, «плевалась» штырями, я не слишком испугалась. Да­же успокоилась: подумаешь, гвоздь, ведь не пуля же. Но сегодня, увидав, какая штучка могла запросто оказаться в моей глупой голове, перепугалась до тошноты, и эксперт отпаивал меня какими-то мерзкими каплями.

Одним словом, ко­гда на работу явились продавщицы, мне было совсем плохо. Физически оттого, что не спала почти всю ночь, проведя ее сначала в беготне по торговому залу, а потом в милиции; морально оттого, что Аллочку, милую Аллу Сергеевну, арестовали, предъявив ей обвинение в покушении на убийство…

Девочки-продавщицы, понимая состояние директора, работали сегодня безукоризненно, они не пили чай и не курили, а старательно обслуживали покупателей. Где-то около полудня у меня закружилась голова, и я прилегла на диван.

– Дарья Ивановна, – всунулась в кабинет Света, – тут такое де­ло… Ой, попозже зайду.

– Говори, – велела я, садясь, – что у нас еще плохого произошло?

– Все в порядке, – затараторила Светочка, – просто пришел мужчина, оптовый покупатель. Хочет приобрести пятьдесят книг «Сто лет криминалистики».

– Кто ее выпускает?

– Издательство «ЭКСМО».

Я опять легла на диван.

– Отправь его к ним на мелкооптовый склад, на Мичуринский проспект, там он со скидкой возьмет.

– Он хочет тут!

Я села.

– Ты объяснила, что на складе дешевле?

– Да.

– О господи, зови это­го идиота!

Света исчезла. Я встала и подошла к окну. Ну почему Аллочка хотела убить меня? Неужели из-за директорского кресла? Сзади послышалось покашливание. Я обернулась и разозлилась до крайности. На пороге переминался Витька Ремизов. Тот са­мый, заместитель Александра Михайловича Дегтярева, противный майор, называющий меня постоянно действующим несчастьем своего начальника. Внезапно злоба испарилась, в душе осталась только горечь. Витьку я считала сво­им добрым приятелем, Аллочку держала за хорошую подругу, а оказывается, первый меня терпеть не мо­жет, считает за полную дуру, а вторая вообще решила пристрелить. За что? Еле сдерживая рыдания, я прошептала: