Дарья Донцова - Обед у людоеда

«Слушай, Лампа, – велела я сама себе, – заканчивай предаваться воспоминаниям, тебе просто неохота идти на кладбище. Но делать-то нечего! Обратной дороги нет!»

Подбадривая себя арией Гремина из «Евгения Онегина», я ступила на погост. Ничего похожего на центральную аллею не наблюдалось, просто одна из тропинок оказалась чуть шире других. Распевая во все горло, я двинулась по ней. Будем надеяться, что сельское кладбище невелико и скоро я выйду на Октябрьскую улицу. Внезапно надгробные камни и железные кресты расступились, и впереди замаячил пятачок, в центре которого виднелось нечто, похожее на пирамидку со звездой. Возглас облегчения вырвался из моей груди. Слава богу, двигаюсь в нужном направлении, вот и памятник павшим бойцам… Ноги заработали быстрей. Однако какое нетрадиционное решение мемориала! Обычно в небольших городках и деревнях устанавливают небольшие стелы со словами: «Их подвиг не забыт», а внизу выбивают список фамилий. Или водружают типовой памятник – солдат, сделанный из гипса, держит на руках крошечную девочку или автомат.

Но в Ломакине скульптор был оригинал. Возле простой невысокой пирамидки сидел каменный мужчина в темной куртке и кепке. Руки он положил на колени и тревожно всматривался в мою сторону. Нельзя было не признать – статуя выполнена отличным мастером, смотрится как настоящий человек, даже глаза поблескивают, наверное, в голову вставили какие-то особенные штучки. Даже удивительно, и откуда в бедной деревеньке нашлись деньги на такой монумент, да он намного лучше всего, что понатыкано по Москве…

Я поравнялась с обелиском, и в то же мгновение «солдат» повернул голову.

– А-а-а, – вырвалось из моей груди, – привидение, вурдалак, упырь, помогите, спасите! Отче наш… Аминь!

Но призрак не думал рассыпаться. Наоборот, он начал медленно подниматься.

– На помощь, – перешла я на шепот.

Господи, давным-давно собираюсь пойти в церковь и принять крещение, да все недосуг, и креста на мне нет! Ой, мамочка, помоги!

Тут чья-то сильная рука опустилась мне на плечо, и некто четко произнес:

– Перестань орать!

От неожиданности я завизжала на такой ноте, которую не взять и кастрату.

– О-о-о, денег никаких нет, только билет на электричку туда-сюда и пятьдесят рублей. Хочешь – делай со мной что угодно, сама разденусь, только не убивай, у меня дети!

– Билет туда-сюда, – передразнил странно знакомый голос. – Кто бы мог предположить, Лампа, что ты такая эротоманка, бежишь в кусты с первым попавшимся парнем, а еще арфистка, интеллигентная дама.

Я резко повернулась и вновь заорала:

– Родион!

– Да замолчишь ты наконец! – вышел из себя Гвоздь. – Бога ради, заткнись и слушай меня.

Я зажала рот руками.

– Раздевайся! – велел Родион.

– Зачем?

– Некогда объяснять, быстрее, куртку, шапочку, джинсы… Китаец, иди сюда.

Парень, которого я приняла за памятник, беззвучно приблизился и тоже начал разоблачаться.

– И что мы с ним сейчас тут будем делать? – поинтересовалась я, клацая зубами от холода. – А колготки снимать?

– Все-таки ты, Лампа, явно со сдвигом на сексуальной почве, – вздохнул Родион, – чулочки оставь, на…

Он протянул мне одежду парня:

– Зачем?

– Одевайся!

Через пару минут мы стояли друг против друга – я и юноша, которого Гвоздь назвал Китайцем. Он и впрямь походил на жителя страны Великой стены – малорослый, щуплый, только глаза не раскосые, а большие и выразительные.

– Давай, Китаец, двигай, – велел Родион и, выхватив из моих рук сумочку, сунул ее юноше.

Тот молча исчез в темноте, словно растворился. Тут только я опомнилась.

– Как ты сюда попал?

– Потом, все потом, – ответил Гвоздь и приказал: – Пошли!

Мы свернули на другую дорожку и как-то быстро оказались за оградой кладбища, прямо на шоссе. Там стояла большая блестящая иномарка с тонированными стеклами. Гвоздь впихнул меня на заднее сиденье, сам сел возле шофера и коротко бросил:

– Миша, дай ей кофе с коньяком.

Водитель открыл термос, наполнил пластиковую чашечку и ласково спросил:

– Бутербродик желаете? С осетринкой?

– Да что происходит, в конце концов? – заволновалась я.

– Потом, – тоном, исключающим любые споры, отчеканил Родион, – имей терпение!

Потекли минуты. Наконец раздался легкий стук. Родион приоткрыл дверь. Стоявший у автомобиля парень, не Китаец, другой, абсолютно мне неизвестный, тихо произнес:

– Все.

– Поехали, – бросил Родион.

Машина, сыто заурчав, покатилась по шоссе.

– Мы куда? – не выдержала я.

– В Вихрево, – спокойно пояснил Гвоздь.

– Но меня ждет на Октябрьской улице в доме восемнадцать Ольга Кац! У нее дневник…

– Знаю, – прервал Родион, – не волнуйся, дама едет с нами.

– Где?

– В другой машине.

Я обернулась. Сзади, светя фарами, двигался еще один автомобиль.

– Ты бы подремала, – предложил Гвоздь, – ложись на сиденье, укройся пледом и бай-бай. Утро вечера мудренее.

То ли я очень устала, то ли в кофе налили не только коньяк, но моя голова внезапно стала невероятно тяжелой, и я рухнула на кожаные подушки.

Как мы доехали до Вихрева, я не помню. Меня вытащили из машины и буквально внесли в комнатку. Какая-то женщина стащила с меня чужую, пахнущую табаком одежду и помогла лечь в кровать. Затем, проявив материнскую заботу, подоткнула одеяло.

– Спасибо, – прошептала я, чувствуя, как каменеют руки и ноги.

– Спи спокойно, детка, – ласково ответила тетка.

И через минуту заорала:

– Эй, Лампа, вставай!

От неожиданности я резко села. Одеяло свалилось на пол. В незавешенное окно бил яркий солнечный свет.

– Вставай, – повторил Родион, – давай умывайся и спускайся в гостиную, все ждут.

– Кто? – пробормотала я, тряся плохо соображающей головой.

– Там увидишь! – загадочно ухмыльнулся Громов и спросил: – Соблазнить решила?

Тут только я сообразила, что сижу перед ним в крохотных трусиках.

– Ой! – взвизгнула я и прикрылась подушкой.

– Проснулась? – спросил Родион. – Теперь, поторопись.

В роскошно оборудованной ванной я попыталась привести себя в порядок, но как прикажете это сделать, когда из подручных средств только расческа? Правда, мою одежду кто-то выстирал, и она аккуратно висела на кресле, распространяя запах ополаскивателя «Ленор».

Плюнув на внешний вид и сгорая от любопытства, я сбежала на первый этаж и пошла по коридору на звук возбужденных голосов.

В большой комнате сверкал накрытый стол. Возле каждой тарелки выстроились шеренги бокалов и рюмок. В центре красовались блюда с колбасами, сырами, зелень, помидоры, джем и тосты. Но гости еще не приступали к трапезе. Я огляделась. Так! Андрей и Валерия Корчагины, причем вид у них не слишком парадный. Он в потертых джинсах и простой клетчатой рубашке, она почему-то в костюме, больше всего смахивающем на пижаму. Чуть поодаль, в кресле у торшера, нервно теребя пояс от трикотажного платья, сидела Зюка, а у окна преспокойненько дымил сигаретой Леня Дубовский. В противоположном от него углу, возле столика с напитками, стоял взлохмаченный Борис Львович. Увидав, как я вхожу в гостиную, Родион мягко улыбнулся и произнес: