Дарья Донцова - Контрольный поцелуй

Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила по дороге коробку с пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.

Холл поражал невероятной, просто хирургической чистотой. В гостиной и столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры, плафоны, окна – нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запах шампуня.

– Одного не понимаю, – поразилась Ольга, отрывая глаза от газеты, – как Маруська за один день ухитрилась все вымыть. Представь себе, она даже за батареями вычистила!

Сидевшая в кресле Маня довольно улыбалась, потом увидела коробку с пирожными и завопила:

– Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?

– Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа с детьми? – спросила я, глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.

– Дети спят, ты на часы погляди, – вразумила меня Зайка.

И правда, уже десять, день пролетел незаметно.

– А Капа так устала, – сообщила Манюня, облизывая вымазанные пальцы, – представляешь, девчонки повалили в больнице какой-то шкаф! Небось крику было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнет курицей, между прочим это я приготовила!

Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, и обомлела! В центре, выставив ножки, лежала аппетитная курочка-гриль с поджаристой хрустящей корочкой. Привлекательную тушку окружали отварные картофелины, посыпанные укропом.

Мой бедный голодный желудок, в который за целый день упала только одна чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова.

– Да уж, – заметила Ольга, – приходится признать, что Манька обошла меня по всем статьям. Что в уборке, что в готовке, просто талант! Глянь, какая хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок из Сталинграда!

В 1991 году в Москве пропали все продукты. Каких только блюд не изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном доме меня угостили самогонкой из томатной пасты, в другом – пирожками с колбасой по два рубля двадцать копеек. А котлеты из хлеба и макароны домашнего приготовления? Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на наши кафедры распахнулась и секретарша декана прокричала: «На углу дают цыплят!» – все преподаватели помчались в магазин.

Выстроилась длинная очередь, естественно, понеслись крики «На всех не хватит!», «Больше двух не давайте!». Честно отстояв два часа, я получила тушку странного животного. Доставшаяся добыча оказалась темно-коричневого цвета. Мясо как у куропатки, но ноги явно куриные. Худые бедра и угрожающе желтые когти. Маленькая головка с закрытыми глазками безвольно моталась на будто тряпичной шейке. Сквозь пупырчатую жесткую кожу с остатками перьев прощупывались ребра. Несчастную птичку хотелось прижать к груди и пожалеть, она явно скончалась от голода и жестокого обращения. Никаких ассоциаций с едой куренок не вызывал. Но я все равно приволокла добычу домой.

Робкая Оля, тогда еще не жена, а просто невеста, тихо поинтересовалась:

– Его надо съесть? – И прибавила: – Жалко почему-то…

Но мы с Наташкой были полны энтузиазма.

– Подумаешь, – деловито заявила подруга, – он уже все равно умер. Бульон из доходяги не сваришь, а вот пожарить вполне можно. Значит, так – голову отдаем кошке, когти – собаке, остальное на сковородку.

Она загремела кастрюлями, потом принялась потрошить убогого куренка. Сначала слышался мерный стук ножа, потом вдруг Наталья спросила:

– Дашка, ты помнишь, когда Сталинград переименовали в Волгоград?

– Году в 59-м или 60-м, а зачем тебе?

– Гляди, – сообщила Наташка и сунула под нос тщедушную цыплячью лапку. Ее, как браслет, обхватывал кусочек картона. «Склад номер восемь. Сталинград» – стояло на нем красным шрифтом.

Оторопев, мы уставились на мумию, купленную мной в качестве парного бройлера.

– Это сколько же бедолаге лет? – присвистнула Наташка.

– Если считать, что Сталинград переименовали в 1960 году, то тридцать один, – тут же вычислил Кеша.

– Старше меня, – вздохнула Оля.

– Возьмите энциклопедический словарь да проверьте, – посоветовала я.

Дети приволокли толстый том и принялись азартно листать тонкие страницы.

– 1961 год, – объявила Оля, – а до 1925-го город назывался Царицын.

– Наташа, покрути его, вдруг где-нибудь на животе стоит штамп «Царицын», – захихикал Аркадий.

– Господи, – ужаснулась подруга, – где же это несчастье пролежало столько лет?

– Стратегические запасы, – важно сообщил Кеша, – хранили на случай атомной войны, а может, просто забыли про птичек, а сейчас в связи с голодовкой поскребли по сусекам да отрыли…

– Не можем же мы его съесть, – засомневалась я, – как-то неприятно жарить исторический экспонат! А что тогда делать с цыпленком?

– По-моему, – робко сказала Оля, – надо его похоронить с почестями, ей-богу, он это заслужил.

И мы, взяв маленькую лопатку, спустились во двор, где и погребли измученное тельце возле забора.

– Спи спокойно, бедный куренок, – сказал Кеша, – всегда не любил кур поедать, а теперь вообще не смогу. Может, табличку поставить: «Цыпа Сталинградский»?

Так у нас в доме появилось крылатое выражение, обозначавшее несъедобные продукты.

Курица, приготовленная Маней, совершенно не походила на «Цыпу Сталинградскую». Я оторвала крылышко и, пережевывая ароматное сочное мясо, тихонько спросила:

– Повара тоже вызывала?

– Нет, – также шепотом ответила Маня, – это и правда сама.

– Расскажи, как готовила, – потребовала не услышавшая наш диалог Ольга.

– Ну просто. Взяла пачку соли, высыпала на сковородку, а сверху положила тушку.

– Пачку соли?! – изумились мы с Зайкой.

– Именно, – кивнула Маруся, – просто вытряхиваешь килограмм соли, а сверху шлепаешь курицу. Потом в горячую в духовку, и – крэбс, фэбс, пэкс – ужин готов.

– Где же ты взяла рецепт? – поинтересовалась Ольга.

– В Интернете, – ответила Маня, ухватывая пятое пирожное.

Мы переглянулись с невесткой.

– Да, Манюня, – заметила Зайка, – ты в жизни не пропадешь!

На следующий день я приехала в Крылатское – узнать, кто этот Котэ, проживающий на шестнадцатом этаже.

Лифт поднял меня ввысь, и я уперлась носом в стеклянные двери с четырьмя звонками. Интересно, в какой квартире находится нужный персонаж?

Я ткнула пальцем наугад. Створка распахнулась, и я вошла в длинный холл, заставленный велосипедами, коробками и старой мебелью. На лестничную клетку глядели четыре одинаковые, обитые черным дерматином двери. Одна распахнулась, и на пороге появилась личность, при виде которой я почти потеряла сознание.

В проеме, закрывая собой почти все свободное пространство, стоял звероподобный мужик явно «кавказской национальности». По причине теплой погоды он не надел ни майку, ни рубашку, и взору открылась поросшая черными волосами жирная грудная клетка. В зарослях виднелась татуировка – какие-то лица и надписи. Хозяин почесал огромной рукой плоскую, почти бритую голову, поскреб в двухдневной щетине и неожиданно вежливо осведомился: