Дарья Донцова - Камин для Снегурочки

Бум! Обвалилась тишина, песня закончилась. Некто, словно на канате, поволок меня вниз, я влетела в свое тело и затряслась, будто простудившийся поросенок.

– Глафира, Глафира, Глафира! – орал зал.

Вдруг из темной ямы показался букет. На плохо гнущихся ногах я подошла к краю сцены, присела и увидела девочку-подростка, протягивающую цветы. Круглое личико обрамляли довольно длинные белокурые волосы, большие голубые глаза, красивый рот. Что-то родное почудилось в этом лице. На девочке была футболка с изображением собаки.

– Вы замечательно пели, – сказала она, – вот держите, надеюсь, вы любите орхидеи. Вообще говоря, я хотела подарить их Магутенко, но чуть не зарыдала, услыхав вас.

– Спасибо, – пролепетала я и вдруг помимо воли выпалила: – Это твоя собака, она очень любит сыр.

– Верно, откуда вы знаете? – удивилась девочка.

– А еще она спит на подушке, под пледом!

– Точно.

– Сейчас я вспомню, как его зовут, сейчас… э… вот… минутку…

– Пошли, – сказал Ванька, хватая меня за талию.

Спотыкаясь, я побрела за кулисы, но на полдороге обернулась, девочка исчезла.

– Ну как, – поинтересовался Ванька, втаскивая меня за сцену, – похоже, ты из наших!

– Из каких? – в изнеможении поинтересовалась я.

– Улетела, да? – прищурился Ваня. – Поймала зал?

– Что, такое со многими бывает? – пробормотала я.

Ваня кивнул:

– Да, иначе с какой стати мы на сцену лезем? Думаешь, только ради денег? Нет, милая, есть еще что-то, немногие, правда, могут это ощутить, но уж если раз схватил тебя кайф, то все, навсегда. Кстати, можно не обладать голосом, но уметь чувствовать зал, попадать с ним в резонанс, и тогда публика будет тебя обожать, пойдет энергообмен. Это вещь тонкая. Один поет изумительно и никому не нужен, другой еле-еле хрипит и покоряет миллионы сердец. Так-то вот! Не все просто, и не только за звонкой монетой люди в шоу-биз прут. Мы по большей части наркоманы, это с одной стороны, а с другой – мы отдаем себя публике целиком. Если будешь только брать – ничего не выйдет, надо и делиться. Ты извини, слов у меня не хватает, чтобы описать этот процесс, да и не поймет тот, кто не почувствовал ни разу драйв.

Я потрясла головой:

– Мне плохо.

– Это с непривычки, давай в гримерку отведу, – засуетился Ванька, – иди тихо, теперь торопиться некуда.

Держа музыканта за руку, я поплелась по коридору, один поворот, другой, третий… За очередным углом глаза наткнулись на белокурую девочку, ту самую, в футболке с собакой. Около нее стояло несколько человек: высокий парень с бледным лицом, стройная, если не сказать худая, девушка с чуть раскосыми карими глазами и лысый толстячок в сильно мятом костюме.

У меня в голове вспыхнул огонь. Таблетки, Ленка Горбунова, машина, врачи, «она умерла», «кого вы мне привезли, эту закопайте»… Виски сжал обруч, во рту пересохло, ноги мелко задрожали, по шее потек пот.

– Как зовут мою собаку? – внезапно звонко выкрикнула девочка. – Говори, быстро.

Меня накрыло жаром, я сдернула с головы парик.

Девушка и парень отшатнулись, толстяк начал краснеть. Ванька попытался увести меня. Но ноги окончательно перестали повиноваться хозяйке. Потолок сместился влево, стены стали сближаться, пол резко поехал вверх, исчезли звуки, и начало меркнуть изображение. Последним усилием воли, стараясь окончательно не утонуть в черном, засасывающем меня болоте, я крикнула:

– Хуч! Мопс Хуч! Его зовут Хучик! Милый, любимый… Хучик!

И тут стены, окончательно сомкнувшись, лишили меня возможности видеть, слышать, разговаривать…

Я открыла глаза и чихнула. Надо мной моментально нависло лицо Оксаны.

– Привет! – крикнула она.

– Здорово! – откликнулась я и попыталась сесть.

– А ну лежи, – велела подруга, – капельницу пережмешь.

Тут я увидела, что в мою правую руку воткнута игла, от которой тянется вверх тоненькая прозрачная трубочка.

Оксанка вытащила из кармана мобильный.

– Она проснулась.

Дверь в палату распахнулась, и появился румяный дядька с самой сладкой улыбочкой на устах.

– Ну, – прочирикал он, потирая руки, – мы знаем, как нас зовут?

– Замечательно, – усмехнулась я, – рада за вас. Так как?

– Что – как? – оторопел мужчина.

– И как вас зовут? И почему вы так радуетесь, что помните свое имя?

Дядечка улыбнулся и погрозил мне сарделькообразным пальцем.

– Шутница. Впрочем, рад представиться, Андрей Иванович, а вас как звать?

– Дарья.

– Фамилия?

– Васильева.

– Отлично. Адрес вспомнить можете?

– Поселок Ложкино, это по Ново-Рижской дороге, недалеко от Москвы.

– Машину умеем водить?

– Естественно.

– И на какой ездим?

– На «Пежо». Двести шестая модель, маленькая, как раз для меня.

– Великолепно. Теперь поговорим о детях. Сколько их у нас? Назовите имена, возраст.

Я повернулась к Оксане.

– Послушай, он журналист? С какой стати берет у меня интервью?

– Помнишь, как меня зовут? – внезапно поинтересовалась Ксюта.

Я повертела пальцем у виска.

– Ты того, да? Да что случилось? Отчего я в больнице?

– Не догадываешься?

– Нет. Вернее, да. Лена Горбунова дала мне пилюли, я их выпила, упала и очнулась тут.

Оксана и Андрей Иванович переглянулись.

– Это неоднократно описано в литературе, – заявил мужчина и дальше начал произносить слова по-латыни.

– Я не спец в вашем предмете, – вздохнула Ксюта.

– Да что происходит? – возмутилась я.

В коридоре послышался топот, и в палату внеслась толпа людей: Маня, Кеша, Зайка, Александр Михайлович. Вот тут я обалдела окончательно. Полковник отчего-то бросился меня целовать, а дети начали высыпать на одеяло подарки: конфеты, детективы, фрукты.

– Объясните, в конце концов, – заорала я, – что случилось?! Отчего я нахожусь тут?

Повисло молчание.

– Она совсем того? – поинтересовался Дегтярев.

Оксана пожала плечами, а Андрей Иванович вновь разразился речью на мертвом языке. Вход в палату опять приоткрылся, и возникла женщина с букетом.

– Привет, Танюша! – воскликнула она.

Я изумилась.

– Рита!!!

И в ту же секунду в голове мигом вспыхнули все, абсолютно все воспоминания. Розы, которые держала певица, начали испускать удушливый аромат.

– Кто ее впустил? – послышался как сквозь вату голос Андрея Ивановича. – Ведь я предупредил.

Неожиданно цветы упали мне на лицо, я провалилась в яму.

Окончательно пришла в себя я лишь через пару дней, потом за меня взялся Дегтярев. Почти весь понедельник я рассказывала полковнику о моих злоключениях, ответила на все его вопросы. Мои же он попросту проигнорировал. Едва я заводила: «Скажи, пожалуйста…», как Александр Михайлович недовольно рявкал: «Потом!»

Целую неделю Дегтярев прибегал ко мне минут на двадцать, задавал очередной вопрос, кивал и убегал, едва заслышав ответ. Вскоре я не выдержала и, когда он в очередной раз собрался убегать, крикнула: