Дарья Донцова - Дама с коготками

– Всем лечь на землю, руки за голову, ноги на ширину плеч. Вы окружены.

Раздались выстрелы. Я рухнула в лужу, прикрыв собой Марусю. Девочка шлепнулась на бок и ловко выползла из-под меня. Свет слепил глаза, голос орал что-то невразумительное, по проходу с громким матом, стреляя, бежали абсолютно черные люди. Пули свистели в воздухе. Вдруг Маня дернула меня за руку и ткнула пальцем в большой зеленый мусорный контейнер, возле которого мы лежали в ледяной грязи. В мгновение ока подняв крышку, мы юркнули в зловонные внутренности бачка и «задраили люк». Стало тише. В полной темноте схватились за руки и молча прижались друг к другу. На ярмарке творилось что-то невообразимое: казалось, туда прибыла артиллерия, и уже рвутся фугасы, а может, пошли в ход установки «Град». Пару раз по бачку что-то чиркнуло, громоподобный голос не умолкал. Пересыпая речь отборным матом, он велел кому-то сдаваться немедленно. Я сидела, онемев от ужаса, чувствуя, как намокают джинсы, сапоги давно наполнились водой и противно чавкали при каждом движении.

– Мусечка, – прошептала Маня, – как ты?

– Отлично, а ты?

– Воняет очень.

Да, пахло не розами. Если не откроем в ближайшее время крышку, просто задохнемся.

В этот момент над головой загрохотало, появился свет, и грубый мужской голос произнес:

– Вот они, ловко спрятались, молодцы. Вылезайте.

Я поглядела вверх. В бачок заглядывал омоновец, в прорезях черного вязаного шлема поблескивали глаза. Я посильней вжалась в мусор, ни за что не полезу в этот кошмар и Маню не пущу. Ведь неизвестно, кто они такие.

Парень хихикнул:

– Давайте вылезайте, принцессы помойки. Все позади. Вы ведь Дарья и Марья?

Мы закивали головами.

– Меня полковник прислал, Александр Михайлович, знаете такого? Давайте скорей, а то воняет страсть!

Он протянул нам крепкую лопатообразную ладонь. Не знаю, какая сила помогла нам с Марусей одним прыжком влезть внутрь. Наружу, даже с помощью смеющегося омоновца, еле-еле выбрались. Теперь мы стояли посреди оптовки. Я выгребла из кармана консервную банку. Никогда больше не буду есть тресковую печень, вся провоняла ею, пока сидела в бачке. Омоновец подтолкнул нас, и мы на негнущихся ногах двинулись к выходу. Там у железных ворот стоял небольшой микроавтобус и две «Волги». Возле одной из них, уткнувшись лицом в капот, со скованными за спиной руками и широко расставленными ногами в непонятной полустоячей позе обнаружился мужчина.

Омоновец ухватил парня за волосы и повернул его голову в нашу сторону:

– Узнаете?

Я вгляделась в молодое, порочно-красивое лицо. Белокурые волосы, крупные карие глаза, нежная кожа, мужественный, как на рекламе одеколона, подбородок. Надо же, а я думала, это Кирилл.

– Нет, впервые вижу.

Омоновец впечатал голову парня в багажник. Раздался глухой стук и слабый стон.

– Не надо его бить, – воззвала я к жалости омоновца.

– Разве мы его бьем? – удивились стоящие вокруг милиционеры и пнули задержанного по ногам, – так просто, шутим.

Дверь второй «Волги» распахнулась, и я услышала хорошо знакомый голос:

– Дарья!

Я пошла на зов. В машине уютно устроился полковник. В салоне приятно пахло его сигаретами.

– Садись, – сказал Александр Михайлович.

Я влезла внутрь и втащила Марусю.

– Ну что, – мирно осведомился полковник, – конец деятельности частного детектива?

– Не понимаю…

Александр Михайлович повел носом, как собака, потом сказал:

– Дашутка, не могла бы ты оказать мне любезность?

– Какую именно?

– Выйди из машины и вытряхни из капюшона объедки, а то вонища жуткая.

Я выскочила наружу и выполнила просьбу приятеля, оставив на тротуаре картофельные очистки, фантики, куски недоеденной пиццы, после чего снова залезла в салон. Водитель громко чихнул. Полковник усмехнулся:

– Да уж, аромат!

– Посмотрим, как запахнешь, если полежишь в помойке, – огрызнулась я.

– До сих пор Бог миловал от мусорных бачков, – вздохнул приятель, – и потом скажи, ты всегда ходишь на дело в домашних тапочках?

Я посмотрела на свои мокрые ноги и ахнула. Вылетела из дома в плюшевых, мягких башмачках. Неудивительно, что они насквозь промокли.

Александр Михайлович продолжал надо мной подтрунивать:

– Странно, что надела джинсы с курткой. Тебе больше подошла бы пижама с Микки Маусом.

Не выдержав, я заорала:

– Прекрати!

И тут мы с Марусей дружно заревели.

На следующее утро, в десять часов я сидела у полковника в кабинете. Видимо, он провел здесь всю ночь, так как выглядел помятым и осунувшимся, но лицо было, как всегда, чисто выбрито. Со вчерашнего дня меня преследовал запах гнилья, хотя мылась уже пять раз, и я втянула носом воздух.

Александр Михайлович, заметив это, хмыкнул:

– Сейчас благоухаешь благородным парфюмом, не то что накануне. Мы арестовали Кирилла Торова и Елену Ковалеву. Не удивляет?

– Нет.

– Ладно, – вздохнул приятель. – Давай сделаем так: расскажу, что знаю, но ты тоже поделишься информацией. Сложим наши знания и получим истину. Идет?

– Идет, – обрадовалась я, – только ты первый.

Кирилл Торов родился в небольшом селе Ленинградской области. Отца не помнил, тот умер, когда мальчику исполнилось два года. Мама – учительница математики, растила сына одна. Она панически боялась, что Кирилла заберут в армию. Но страхи оказались напрасными. Сын легко поступил в Ленинградский медицинский институт и великолепно учился до третьего курса. Но тут стряслась беда. Как-то раз в общежитии Кирилл повздорил с соседом по комнате. Началось с ерунды, а кончилось дракой. В пылу сражения Торов толкнул приятеля, тот поскользнулся и при падении ударился головой. В первый момент будущий медик даже не понял, что сосед мертв. Оказалось, убить человека можно за одну секунду. По счастью, дрались они на глазах у других студентов, и те на суде в один голос твердили о непредумышленности поступка. Сам Кирилл глубоко раскаивался и горько плакал. Все это произвело на судью впечатление. В результате приговор оказался до смешного мягким – два года общего режима. Торова отправили в Бологое. Мама-учительница прислала сыну за все время всего одно письмо. «Ты не оправдал моих надежд, – писала она аккуратным почерком на тетрадном листе, – навлек позор на семью, ты мне больше не сын». Она ни разу не приехала к нему и не передала даже пачки печенья.

Колония – тяжелое испытание для молодого парня, попавшего на скамью подсудимых по неосторожности и глупости. Вдвойне трудно, когда отворачиваются родственники. Первое время парень чуть не плакал, когда «коллеги» притаскивали сумки с продуктами или получали письма. Потом обозлился и научился кулаками отбивать у зеков сигареты, чай и колбасу. Начальник лагеря, узнав, что Торов недоучившийся врач, отправил его работать в санчасть. И здесь судьба подкинула мальчишке козырную карту. Санитаром в местной больничке числился непонятный человек – Иван Георгиевич Петухов. С фамилией этому зеку явно не повезло, но никто из «сидельцев» не смел и помыслить назвать его петухом. Начальник лагеря и воспитатели вежливо раскланивались с замухрышистым мужичонкой, и скоро Кирилл понял, что именно Петухов негласный хозяин зоны. Неизвестно за что, но Иван Георгиевич полюбил Кирилла.