Хелена Секула - Туз пятой масти

Но в связи с Доротой меня гораздо больше встревожила новость, которую принес не кто иной, как Банащак. Как-то раз Казимеж Омерович повел ее в «Омар», а потом моя девочка отправилась туда сама. Что она там искала? Не Омеровича же, которого всегда может найти дома? С тех пор меня не переставали терзать дурные предчувствия.

Банащак выгнал девочку из кафе и запретил ей появляться в «Омаре». Сделал он это не слишком тактично, сам признался. Если уж Банащак так считает, воображаю, как это восприняла Дорота. Но из двух зол… Девочка не должна ходить в это подозрительное место. Невольно я почувствовала благодарность к Банащаку.

– Но как ты удержишь Омеровича? Как заставишь отстать от девочки?

– Уж не беспокойся, найду на него управу. У меня свои, безотказные способы. Даю тебе слово, а мое слово – не дым. – Стиль речей Банащака почти не изменился с послевоенной поры, но теперь, как я заметила, он больше не употреблял при мне нецензурных слов.

Его безотказные способы также не изменились, в чем я имела счастье убедиться. Был поздний вечер. Мы с Доротой сидели в библиотеке, когда из Парижа позвонил Адам.

Боже, как же редко вспоминала я теперь об Адаме, каким далеким, даже чужим казался он мне. Я была рада, что его нет в Варшаве. И как боялась его потерять! Нет, даже не так… Временами мне казалось, что я готова на что угодно, пусть на развод, лишь бы уйти, сохранив лицо, которое он знал двадцать лет. Чтобы далекое прошлое не замутило памяти о наших чувствах, нашей дружбе и обо всем, что нас связывало.

Уйти от Адама? Нет, не смогу, не сумею! Если уходить, то только в никуда. В голове у меня царил хаос. Сколько я еще выдержу?

В тот вечер после звонка отца Доротка словно оттаяла. В последнее время она стала холодной, сухой, замкнутой и… слишком взрослой.

Я тогда вздохнула чуть свободнее, у меня появилось иллюзорное ощущение, будто все вернулось назад, будто и не врывался в мою жизнь этот упырь.

Вот, рядом сидит мой милый ребенок. Ребенок! Подруга, взрослая, сложившаяся личность, человек думающий и с характером. В этом ведь есть и моя заслуга.

Это была моя дочь! Моя чудесная дочка, которая честнее и благороднее матери.

А минуту назад я разговаривала с мужем! С мужчиной, которого люблю больше жизни. Люблю таким, какой он есть, за всю нашу совместную жизнь у меня даже мысли не мелькнуло об измене. Я гордилась мужем, гордилась его умом, образованностью. Невзирая на высокую должность, которую занимал, ему удалось сохранить столько юношеской свежести, милой беззаботности, живости характера и независимости! Независимость была врожденной чертой его характера, как и стойкость. Адама не согнули никакие превратности карьеры, а ведь в трудные послевоенные годы по-разному бывало.

Лучшие черты характера мужа я находила и в Доротке. Но и его недостатки тоже: ослиное упрямство, порывистость, бурный темперамент, высокомерие.

Нет, мои близкие не были ангелами, с ними иногда приходилось трудно, но я любила безоглядно даже их недостатки и делала все, чтобы быть с ними на равных, чтобы жить вместе, а не рядом. Может, это плохо, что я жила только мужем и дочерью, молилась на них, как на икону. Именно из-за этой всепоглощающей любви меня сейчас терзает страх. Если Адам и Доротка уйдут, мой мир рухнет.

Я сидела в кресле с книжкой в руках, погруженная в свои мысли, не видя страниц, когда в библиотеку вихрем ворвалась Анеля и молча кинулась к телефону.

– Милиция? Тут нашего квартиранта лупят, а мы тут одни женщины, мужиков нету, это какая ж безнаказанность, чтоб среди бела дня, в хорошем районе… – выпалила она на одном дыхании, пока кто-то на том конце не усмирил ее.

Тогда она уже спокойнее продиктовала наш адрес и номер телефона.

– Кого, где бьют?! – Я ничего не понимала.

– Омеровича бьют, вот чего! У нашей калитки… кого ж еще? – Анеля никак не могла отдышаться.

Не успела я удержать Доротку, как она пулей выскочила из дома. Перепуганные, мы с Анелей бросились следом.

– Сволочи, мерзавцы, сейчас сюда милиция приедет! – отчаянно вопила моя дочь.

У Винярских открылось окно, хлопнули двери, на крыльцо выбежал Михал. По выложенной плитками дорожке загрохотали шаги – кто-то убегал. Все стихло.

Через пять минут прибыла патрульная машина, но под забором лежал и стонал один лишь избитый Омерович.

– Куда они побежали, вы видели? – допытывался сержант.

Дорота махнула рукой вдоль улицы. Сержант сел в машину и ринулся в погоню. С нами остался капрал.

Михал Винярский с милиционером помогли Омеровичу подняться, я велела отвести его в библиотеку.

Выглядел он ужасно, однако сознания не потерял. Я стянула с него одежду. Избили художника безжалостно, но никаких переломов я не заметила. По всему телу разливались чудовищные синяки.

Я обрабатывала его разбитое лицо, когда в библиотеку вошла Доротка. Закусив губу, она всматривалась в Омеровича широко раскрытыми глазами. Девочка и пальцем не пошевелила, чтобы помочь, – рухнула в кресло как подкошенная. Помогала мне Анеля.

– Вы можете говорить? – Капрал терпеливо ждал, держа наготове раскрытый блокнот.

Художник кивнул, но описать нападавших не смог. На него набросились двое, налетели сзади. Дело происходило возле самого дома, там, где деревья отбрасывают особенно густую тень. Ударили по шее, повалили на землю и принялись избивать.

– Они что-нибудь говорили?

– Да… «сукин сын», – скривился наш квартирант.

– Коротко и ясно, – хмыкнул капрал. – И больше ничего?

Нет, больше ни одного слова.

– У вас есть с кем-нибудь счеты, может, вы перешли дорогу каким-нибудь уголовникам?

– Пан капрал! – возмутился Омерович. – Я художник, а не бандит! Вместо того чтобы искать хулиганов, которые нападают на порядочных людей, вы мне здесь допрос устраиваете, словно это я преступник.

И тут меня осенило! Ведь это и есть «безотказный способ» Банащака.

Неужели он велел своим подручным отколошматить Омеровича? Или сам не погнушался отделать нашего постояльца, вот тот и уверяет, будто не разглядел никого.

Хотя нет… Банащак не стал бы попусту рисковать. В те времена, которые мне хотелось бы навсегда вычеркнуть из памяти, недостатка в помощниках с пудовыми кулаками он не испытывал.

Неужели он защищает мою дочь? При мысли, что могло бы случиться, если бы в один прекрасный день Доротка перешла дорогу этому бандиту, у меня холодок пробежал по спине… Боже! Если этот подонок осмелится хоть пальцем тронуть мою девочку… Красный туман застилал мне глаза.

Я раздумывала, стоит ли поговорить с Банащаком. Нет! Их счеты меня не касаются.

А через несколько дней кто-то выбил стекло в кабинете Адама. На первом этаже на окнах всегда были решетки, но на втором… кому понадобилось разбивать стекло?