Юлия Соколовская - Венок для незнакомки

— Ворончук, ну тащи же шашлык, — умоляюще протянула Тамарка. — Есть хочется, сил нет. Лысенко, где наша кружка?..

Туристская заповедь гласит: хочешь увидеть больше — отправляйся в путь с восходом солнца. Сработай заповедь в этот день — и я осталась бы у разбитого корыта. Но образ жизни местных отдыхающих не располагал к раннему подъему, да и на солнце в этот день нельзя было рассчитывать. Старт назначили на девять. Я получила в качестве безвозмездной гуманитарной помощи стоптанные Тамаркины кеды и просоленную штормовку ее бородатого друга. Какое немыслимое облегчение — находиться среди множества людей, которые и слыхом не слыхивали о мадам Царицыной, о ее дурацком грузе, о каких-то мафиозно-гэбэшных разборках! «До обеда поднимаемся, — объявил «распорядитель» акции, тощий энтузиаст по фамилии Васинский. — А после обеда, ближе к вечеру, соответственно, спускаемся. Попрошу не ныть, спиртные напитки в движении не потреблять, а всячески служить примером для массового подражания. Слабаки и неопохмелившиеся могут остаться дома!»

Тропа вилась по холмистому плато, то поднималась на бугры, то убегала в лощины, поросшие травами. Пестрело множество цветов. Я никогда не видела такого разноцветья в естественной среде обитания. Незабудки, первоцвет, белые ромашки, фиалки... Они живописно контрастировали с угрюмыми глыбами серого известняка, мимо которых пролегал наш путь. Группа растянулась — хвост еще топтался в районе плато, а голова колонны, в которой я оказалась по чистой случайности, уже входила в сосновый лес, покрывающий подошву южного склона Главной гряды. Здесь было необычно тихо, не слышно даже собственных шагов. Их звук заглушали серо-зеленые мхи, устилающие землю. Лишь ветер трогает раскидистые кроны, которые, кажется, где-то высоко, а основной частью дерева является серовато-коричневый ровный ствол, загорелый на солнце... На голых скалах растут совсем другие сосны — приземистые и угловато искривленные, со срезанной плоской вершиной. И те и другие почему-то называют крымской сосной, хотя различия явные.

От сосняка мы пошли на приступ громоздкой, похожей на развалины древней башни скалы. Она была слеплена из беспорядочно нагроможденных каменных глыб; одна часть — в черных подтеках, другая — в желтых. Местами виднелись промоины — от давно иссохших водопадов. Тропа становилась круче, порой ее преграждали камни — от огромных искривленных глыб с прицепившимися стебельками плюща до россыпей белого известняка со всевозможными вкраплениями. За скалой я почувствовала легкое головокружение, заломило в ушах. Зато открылся превосходный вид на окружающие горы. Они напоминали оловянные слитки. Все разные: то верблюд, одетый в меховую шубу мелкого кустарника, то щетинистая голова, утыканная дикими соснами, то скалистая обнаженка с обрушенными краями и вертикальными обрывами. Одна гора — зверь перед прыжком, другая — морщинистый перст, воздвигнутый в небо, третья — остановившаяся в разбеге волна, четвертая — обломок крепостной стены. Между складками гор — огромные зеленые впадины... И лишь вершина Ай-Чу — это нечто особенное, выдающееся, корявая длань, подавляющая все окрестные красоты...

— Давайте руку! — Алик упер в расщелину посох и помог мне взобраться на относительно ровную площадку. — Осторожнее, Лидия Сергеевна. Смотрите, куда ступаете. Не забывайте, что первый враг скалолаза — замаскированные пустоты. Здесь таких предостаточно. У нас в прошлом году с Чатырдага парень ухнул — ни одной косточки целой не осталось. Десять месяцев полной парализации, чем и может пошевелить — так только глазами.

— Перестань пугать женщину, — пробурчал, громко отдуваясь, карабкающийся по пятам бородач. — Взгляните лучше, Лидия Сергеевна, на море — чем не картинка? Так и просится на полотно художника.

У горного воздуха удивительное свойство — скрадывать расстояние. Море казалось совсем близким, прямо у ног. Оно плавно колыхалось, будто от внутреннего напряжения. Кто-то живой дышал в его глубине. Над широкой гладью стелился разреженный белый туман — ватное одеяло с большими прорехами. Грудились тучи — им не было края: все небо от востока до заката устилала темная, мерно клубящаяся муть.

— А представляете, каково здесь при солнечной погоде, — мечтательно вздохнул Ворончук. — Ей-богу, даже пить не хочется, от природы пьян и страшно доволен... Особенно когда восток разгорается, пылает горизонт, и тучи летят из золота и пурпура... М-да, Лидия Сергеевна, это не восход над вашей Обью, уж поверьте старому бродяге.

— Вы так красиво говорите... — улыбнулась я.

— А я скажу еще краше... — ревниво забурчала из-за спины бородача Тамарка. — Самая красотища — встречать восход на ай-петринских зубцах. Если не мучиться, конечно, похмельем... Первым делом появляется нечто красноватое, бесформенное. Потом краски сгущаются, играет багрянец... Но это еще не шар и даже не полушарие. Это оранжево-красный клин, что-то вроде факела. Он постепенно удлиняется, растет, превращается в полукруг, который пробивает воду и медленно вырисовывается из моря... Затем на месте полукруга образуется светящийся веер. Он постепенно раскрывается, отражается в море и наконец трансформируется в огромный красный шар... Море золотит, скалы оживают, и, разумеется, вы не наблюдаете столь мрачную картину, как сейчас...

Я охотно подтвердила, что это тоже красиво. Должна же я была что-то говорить. Первый привал мы сделали в тесной лощинке, зажатой между лесистыми обрывами. Дно лощины устилали поваленные деревья — многие прямо с корнями, а одно и с куском обрыва — увесистой глиняной лепешкой, задубевшей от времени. Люди с наслаждением вытягивали ноги.

Кто-то перекусывал, кто-то доставал курево, окутывая себя табачным дымом. Кто-то весело хохотал, бинтовал свежие мозоли. Хохмач с негроидными губами сообщал на всю честную компанию, что для полноты ощущений не хватает дождя, и с этой минуты он начинает его усиленно накаркивать.

— Я не знаю, зачем вам на плато, Лидия Сергеевна, но на вершину Урсулдага мы придем через полчаса, — заявил примкнувший к нашему бревну Лазарев. — От нее падает тропа в Боковое ущелье. Заблудиться в нем невозможно. Вот только существует реальная опасность свернуть себе шею. Если бывали в Бахчисарайском каньоне, то вы меня поймете.

— Я пойду с вами, — безапелляционно заявил Алик. — На сей раз, Лидия Сергеевна, вам от меня не уйти. Вместе будем помирать. С музыкой. — С этими словами он извлек из прорезиненной штормовки таблетку радиоприемника и принялся крутить настройку. Толковой музыки, правда, у него не получилось. Единственную песню, которую ему удалось найти, глушили порывистые помехи. Это не помешало Алику с мрачным видом отстукивать ритм и взирать на меня с какой-то неясной надеждой. Мол, не будете ли вы так любезны, мадам, не благословите ли вы вас защитить?