Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

-Да?

-Вы не заметили сегодня ничего необычного, мистер? – за его плечом маячила воняющая льняной кашей консьержка. Заметил ли я что-нибудь необычное в этой клоаке? Нет, сержант, все как обычно: грязь, вонь, страх, безнадежность и нечистоты. Самое дно, сэр, от которого нельзя оттолкнуться, нельзя всплыть, на котором не существует понятий воздух и радость. А есть одна беспомощная тоска.

-Нет, ничего необычного, сержант.

-Незнакомые люди? Шум? Может, вы хотите о чем-нибудь заявить? Ма’ам Брайен сообщила, что вы только что вернулись.

– Здесь одни незнакомые люди и сплошной шум, сержант. Что-нибудь необычное я не припоминаю, – О’Хара понимающе посмотрел на меня и криво улыбнулся. Мы были похожи. Только он нырял в эту жижу время от времени, я же обитал здесь постоянно. А весь этот цирк был рассчитан на сопящую консьержку, чья голова покачивалась с похмелья.

-Хорошо, если вы что-нибудь вспомните, то сообщите об этом в участок, мистер. Мы расположены выше по улице на перекрестке.

Я кивнул ему и закрыл дверь. Сержант был так же милосерден, как и я. Никаких вопросов о документах и прочем. Ни требований впустить его в мою убогую конуру. Никаких больше вопросов. Он все прекрасно знал. Это было написано у меня на лице. Просроченная на десять месяцев виза, жалкие гроши, темное прошлое и неопределенное будущее. И это его никак не касалось.

Через полчаса, когда все смолкло, Стирлинг выбрался из старого кресла, в котором тихо сидел все это время, и откланялся. На пороге он обернулся:

-Я что-нибудь попробую сделать для вас, мальчик мой, – я поморщился.

– Нет, правда. Кажется, вы говорили, что работаете в «Розе и Щите»?

-«Меч и Роза», профессор.

-Я позвоню.

-Звоните, профессор, – я закрыл за ним дверь и упал на продавленный диван в пятнах от сигарет, оставленных предыдущими обитателями моей каморки. Было четыре утра, и хотелось спать. Завтра Долсон был намерен заработать много денег посредством нового магического способа и пластиковой ванны, взятой в долг у знакомого подрядчика. Тот строил отель в пригороде. Завтра. Или это было уже сегодня?

– Единственное, что мы хорошо делаем, это дети, Макс. Да и то, пока какой-нибудь умник не догадался производить их в Китае. Так дешевле, – расстроено произнес мистер Долсон, глядя на проломленную джакузи. Тощий Халед уронил ее прямо на входе в паб, разбив дно о ступени.

-А как же традиции, мой капитан? Рождественский пудинг, парламент? – Лорен, сидевшая с неизменной яичницей, улыбалась.

-Все это давно делают ускоглазые, девочка, – буркнул мистер Долсон.– На всем этом дерьме уже давно написано «Мэйд ин Чайна». Даже если у тебя на трусиках нарисовано, что они сшиты в Италии, и это тоже вранье. Все наше государство –одно сплошное вранье! И корпорации. И еще неизвестно чего больше в нашей жизни: вранья или корпораций. Мне кажется – что этого мусора поровну. Равновесие! Наши матери начинают врать нам тогда, когда отнимают от груди, потом мы уже сами учимся этому. И смотрим на этот гнилой мир, пытаясь врать самим себе. Он прекрасен!

Он наклонился и приладил отколовшийся кусок. Лучше от этого не стало. Я предложил приклеить его, на что мистер Долсон гневно махнул рукой.

-Какой клей? Вся западная цивилизация, построена знаешь на чем?– произнес он.

– На чем, мистер Долсон?

-На скотче, Макс. Только на нем! Это у вас, в вашей дикой стране, все делается на болтах, завернуть которые можно с помощью десятка рабочих. Вы страдаете от этого, потому что не видите изящных решений. Создаете самолеты, над которыми надо работать отбойным молотком. Машины из бетона. И все потому, что вы люди из прошлого. Дикари. Варвары, которым чужда свободная мысль и понятие западной демократии. А вообще, чем стоять таким ослом и слушать меня, пойди, и возьми этот чертов телефон. У меня уже голова отваливается.

Телефон за стойкой требовательно звонил. Словно скучал там, в одиночестве, скрытый между бутылок маленького марокканца. Я поднял трубку, ощущая взгляд Лорен. Она всегда рассматривала меня своими странными глазами. Иногда в самый неожиданный момент, когда я был занят чем-нибудь, я поднимал глаза и ловил пристальный взгляд. Улыбалась мне полными губами, перекатывая пальцами красный детский помпон на связке ключей. Он приносил ей счастье. Наивный фетиш маленькой и храброй Лорен Битти, не ожидающей ничего хорошего от настоящего, но уверенной в своем будущем. Странная вера для девчонки ежедневно полирующей шест грудью.

-Добрый день, мальчик мой!

-Здравствуйте, мистер Стирлинг.– мне хотелось послать его, за этого раздражающего «мальчика». Но я сдержался.

-Я, собственно, по поводу нашей беседы. Было бы вам интересно поменять место вашей работы? Есть очень интересное предложение, я могу все устроить.

– Какая работа? –уточнил я.– Мне бы хотелось учиться в Антонии, сэр.

-Надеюсь, вы меня поймете, это выше моих сил. Решение совета я отменить не могу.

Конечно, ему бы не хотелось, чтобы я там учился. И не терпелось избавиться от меня, собственно этим обстоятельством и был вызван этот звонок.

«Не заметили ничего необычного, сэр?» – я припомнил глаза сержанта О’Хара. – «Наш участок выше по улице, сэр»

Выше по улице. Прошло всего десять часов, а профессор уже все утряс. Мало ли? Вдруг я вспомнил что-нибудь в полиции? Запасов травки, изъятых при обыске у Тото, хватило бы на несколько лет питания в два с половиной фунта в день за государственный счет. И выпутаться из этой истории не было никаких шансов. Ни у него, ни у меня. Все это я понимал.

-Вы слушаете?– обеспокоено спросил Стирлинг, мне представилось, как он потеет там, на другом конце линии.

-Да.

-Я могу устроить ваше будущее, мальчик мой. Есть прекрасная должность, я помогу с вашими бумагами, вы ведь уже обучались в колледже у себя на родине?

-Четыре курса института, профессор, но я не смог пройти аттестацию. Кроме того, у меня все еще нет гражданства.

-С этим вопросов не возникнет, я вам обещаю. Что касается вашего официального статуса, тут трудностей не будет. У меня, знаете ли, обширные связи. Что вы думаете о работе в таможенной службе?

– Не имею ни малейшего понятия об этом.

-Прекрасно, прекрасно,– он оживился, словно я уже дал согласие, и его проблемы были полностью решены.– Двести пятьдесят фунтов в неделю, мальчик мой, двести пятьдесят фунтов! Деньги на дорогу я вам дам. Соглашайтесь!

Я рассматривал барную стойку в папиллярных узорах царапин и думал. Двести пятьдесят фунтов против пятидесяти. Лорен против паспорта. Я всегда боялся выбирать и единственным мужским поступком, который я совершил, была месть за Алю. Хотя, можно ли было это назвать мужским поступком? Эта смерть все поменяла в моей жизни. Все. Бесповоротно.