Андрей Костельцев - Комендантский час

– Это не проблема, я заберу тебя.

– Да, но….. Я не хочу, чтобы меня что-то связывало с этим домом, с этим местом.

– Мы уедем навсегда.

– Все эти смерти, ужасы…. Люди про это все узнают, точно узнают.

– Узнают, но разве нам обязательно иметь что-то общее с людьми, что не были нам чужими лишь по злой шутке судьбы?

Александр отольнул от своего дяди.

– Нет, мы не обязаны марать свои имена, – в голосе юноши вдруг проклюнулась гордость. – Я сменю фамилию. Хочу взять что-нибудь простое.

– Хорошо. Все образуется, Саша. Клянусь, мы скоро забудем об этой истории.

Родственники вновь обнялись. Богдан вспоминал тот день, когда его брат умер, а его друг застрелился от осознания своей слабости перед болезнью. Он вспоминал свой лихорадочный поиск записей брата. Дневники, путевые заметки, билеты – все, что могло выдать толстяка, все, что могло обнаружить его сущность, – было сожжено дотла. И в этот раз игра окончилась в его пользу. Он крепко сжимал руки на спине племянника.

– Уж на кого – на кого, а не меня, Саша, ты всегда можешь положиться.

Хворь.

Предисловие:

1830-1831 годы запомнились современникам, как годы «новой чумы», польского восстания и всяческой смуты. С целью «купирования» заболевания правительство предприняло ряд крайне эффективных шагов, неверно трактованных большей частью населения. Особенно рьяно люди принялись сопротивляться проводимой властями политике, когда чиновники проявили излишнюю активность, хватая даже здоровых граждан и помещая их в специальные госпитали. Немало восстаний повидала русская земля в эти годы.

Часть 1

1830 год.

Тонкий восковой огарок потрескивал в полупустом церковном канделябре. Его тихое, немощное свечение не могло обеспечить должной видимости в безлюдном храме. Оно было способно лишь выхватывать обрывки святого образа, изображенного на небольшой иконе пред собой. Вдруг пламя резко шелохнулось, заволновалось и, наконец, схлопнулось в кроткую искру, оброненную на пол.

Сквозняк, проникнувший в церковь из открытой двери, растворился в темноте, а в зал вошел священник, преследуемый неумолкающей женщиной.

– Благодарю тебя, Демьян, такое дело ты большое сделал!

Священник, изображая скромника, лишь отмахивался и поддакивал.

– Они что же, хотели, чтоб людей сжигали? – удивленно спросила женщина, внимательно глядя на клирика.

– Да, говорили, что поветрие это только так и уничтожимо.

– Господи-господи, что творится-то, а? Мой Глеб ведь не болел ничем, от старости помер.

– Они не смотрят ни на возраст, ни на житие. Объявили о холере, да и всех под одну гребенку.

– Как хорошо, что у нас хоть в деревне такой защитник, как ты, нашёлся. А то как же, столько лет я прожила, а мужа похоронить спокойно не могу? Не по-христиански это дело. Ой, что творится….

– Не переживай, Афдотья. Нет никакого поветрия, это они на простых людей ополчились.

– Кто они? – удивилась женщина.

– Хозяева ваши! Вы же как привыкли: поработал на барина – пошел, погулял. А они видишь как? Всем дома сидеть, заразу не разносить! А кто эту заразу видел-то?

– И правда, не было заразы. Ох, хорошо же, что мы погнали этих кровопийц.

– Не то слово. Благо, есть у нас чудотворная икона свято чтимого Прохора, только ей и спасаемся. Ты поди домой, дети небось ждут.

Афдотья согласилась и, перекрестив сначала себя, а потом отца Демьяна, вышла из церкви.

Священник же достал спички и принялся зажигать огни в лампаде. Вдруг одна из свечей, втянув побольше воздуха, выцепила черную неподвижную тень, смиренно наблюдающую за комнатой из-за угла.

– Насчет того, что холеры нет – я бы поспорил. Хотя зачем? Ты это и без меня хорошо знаешь.

Демьян испугался и выронил из рук незакрытый короб. Повернувшись на голос, он увидел выходящего на свет высокого господина, одетого дорого и неприметно.

– Здравствуй, Климент, – произнес клирик, – что за шутки у тебя?

Климент Ляпунов подходил все ближе к старому другу, пока, наконец, не остановился в двух шагах от него.

– Мои люди сообщили мне, что ты закупился травами и целыми днями только и окуриваешь свою обитель, – повернувшись к небольшой иконе, сказал Климент.

– Кто такое сказал? – удивился Демьян.

– Какая разница? Знаю же, что правда.

– Значит, Василий рассказал, ты только ему и веришь!

– Ему и запаху можжевельника, что доносится от тебя, заглушая приторность ладана.

– Ладно, сам все понимаешь, чего оправдываться? Говори, зачем пришел.

– Хочу отплатить тебе за твою помощь.

– Это какую помощь? – сказал священник, будто бы не понимая, о чем идет речь.

– Когда губернатор приехал к нашему уездному главе, чтоб объявить карантин, а ты поднял восстание и погнал их вон, люди пошли громить помещичьи усадьбы.

– Было такое.

– Но мою не трогали.

– Хах, надо же.

– Хватит, Демьян, знаю, что не от скромности придуриваешься, а чтобы цену набить.

– В самом деле, отвел я людей от твоей земли, ну а что делать? Друзей надо выручать.

– Это ты верно говоришь, – ответил Климент и достал из кармана сложенный несколько раз листок бумаги.

– Что это? – спросил священник, хватая протянутый ему документ.

– Это я выручаю друга: здесь карта и время прибытия царских войск. Когда они доберутся сюда, разгонят толпу и вздернут тебя, как бунтовщика.

Демьян со страхом взглянул на развернутую бумагу, а потом неистовой яростью во взгляде стал жечь стоящего возле него помещика.

– Так и вздернут!

– Вздернут непременно. Ты хоть знаешь, что творится в стране?

– Откуда ж мне знать, я человек тихий, скромный….

– Язык у тебя поганый, Демьян, – произнес тут же Климент. – Думаешь, ты самый умный? Думаешь, ты единственный додумался ситуацией воспользоваться и добром чужим поживиться? Вся страна пылает, пшеки восстание подняли.

Священник, услышав новости, ненароком улыбнулся, что тут же заметил его приятель.

– Зря радуешься, каратели уже в пути. Они вешают всех бунтовщиков как предателей, а ты еще и банду соорудил.

– Какую банду?

– Ой, будто не знаю я, кто больше всего с поместий добра забрал. Зря ты это устроил, Демьян, но я в долгу не останусь. Возьми эту карту и беги прочь, обходи села, деревни и города, там уже может бушевать холера.

– Это, конечно, интересно, но лучше деньгами, – сказал священник, вручая подарок обратно Клименту.

– Ты чего это, совсем с ума сошел?

– Про то, что всюду началось, я не знал. Но на что иду – понимал всегда. Не нужны мне твои сведения, лучше отплати монетой, да и разойдемся с миром, и не тронет никто твое имение.

– Понимаешь, что несёшь? – начал злиться Климент.

– Понимаю, друг, понимаю, как понимаю и то, что именно ты у нас всегда был властью, а не уездный глава, который при первой опасности дал дёру, как и все помещики. Все, кроме тебя. Ты знаешь, что тебя больше других бояться, знаешь, что если и пойдут на тебя, то дорого заплатят. Но толпа есть толпа, Клим. Она все сносит без разбору, такова ее природа.