Игорь Чубаха - Тайна Черного моря

А уж в этом случае Ярослав Данилович постарается, чтобы никто из вверенного ему экипажа в братоубийственном кровопролитии не участвовал и не сгинул. Он отвечает за своих людей перед их женами и матерями... Но и делить ответственность не собирается.

Командир с гитарой вернулся на прежнее место, закинул догу за ногу и положил инструмент на колено. Струны отозвались, так фыркает, почуяв хозяина, верный конь.

— Что-то у нас сегодня не праздничное настроение, — отметил Ярослав Данилович. — Раскисли, как кисейные барышни.

— Возможно, пришло время пробить следующие склянки? — старпом недвусмысленно кивнул на недоупотребленный спирт.

— А что еще остается делать? — И командир плеснул в горло обжигающую жидкость.

Старпом тоже употребил. Чтоб не было видно выступивших слез, скрипнул креслом, шагнул к иллюминатору... И глазам своим не поверил: по трапу неспешно поднимался белозубо улыбающийся негр с огромным магнитофоном на плече; следом за ним шагал статный, но хмурый старик.

Командир негромко запел, перебирая струны. У него был красивый мягкий голос. Не сильный, но умеющий раскрыть сверхзадачу песни... если, конечно, это не была попса. Особенно хорошо кэпу удавались тихие мудрые песни:

Принесла случайная молва Милые забытые слова, Летний сад, Фонтанка и Нева,.. Вы, слова залетные, куда? Здесь шумят чужие города ,. И чужая слышится молва...

Над головами зашипел старенький репетун, и по общекорабельной громкой связи раздалось сквозь чипсовый хруст помех:

— Дежурный офицер вызывает командира корабля. Ярослав Данилович поморщился, бережно отставил гитару и направился в угол, к висящему на крючке «каштану».

— Капитан Брянцев слушает.

Никто никогда не видел и не слышал кэпа выпившим. Капитан умел сосредотачиваться.

Кэп отжал кнопку на переговорном устройстве.

— Товарищ капитан первого ранга, к вам... даже не знаю, как сказать... посетитель. Из Интерпола. Пропустить?

— Откуда? — не врубился кэп.

Навеянная предыдущей беседой да и жалобной песенкой Вертинского меланхолия увела мысли в сторону. Он всегда старался быть для подчиненных не только командиром, но и старшим другом. И в нынешней обстановке больше переживал не за себя, а за них. За бестолковых и растерянных, потерявших почву под ногами.

— Говорит, что из Интерпола. А так — вылитый негр. И по документам похоже...

— Вы там перепились все, что ли?

Вот уже его подчиненным от безделья и беспросветности положения негры мерещатся...

— Никак нет, товарищ капитан... Вылитый негр.

— Так точно, — встрял старпом. — Я видел его на трапе. Чистый мавр.

— Ну... проводи, — выдержав паузу, распорядился командир в микрофон и взглядом указал старпому на кружки и флягу.

Старпом подхватил вещественные доказательства и споро убрал в рундук. После праздновать будем, дорогой товарищ.

А по переборкам, словно рокот приближающейся к борту .торпеды, гремела магнитофонная песня.

В кают-компании появился старший матрос Заруба, собрался доложить, вытянув руку к бескозырке, но бесцеремонный толчок в спину ему помешал.

В кают-компании появились весьма подвижный, жилистый однорукий старик и всамделишний негр с огромной, как «Титаник», магнитолой на плече. Старик тыкал в нос старпому и ничего не понимающему кэпу краснокожее удостоверение, тряс сединами и размахивал единственной рукой. Что он говорит, было совершенно непонятно, потому как рэпер, смертником засевший в доте черного ящика на плече негра, палил в окружающих длинными громкокалиберными очередями:

Make the rap! Hey baby! Make the rap! Step by step! Follow me! Hey baby! Make your rap!

Негр белозубо улыбался, словно его появление уже само по себе должно было вызвать у командира корабля радость, сопоставимую разве что с ликованием шестилетнего ребенка при виде Деда Мороза.

Это был всем неграм негр. Белые зубы уже упоминались, но они так сильно бросались в глаза, что лишний раз обратить на них внимание читателя ошибкой не будет. Лоснился оливковый лоб. Сияли черешневые влажные губы.

Столь необыкновенный цвет губ объяснялся обнаруженной у Алисы губной помадой, цвет кожи лица и рук — смесью пудры и жженой резины, наложенной посредством шарикового дезодоранта. Магнитола была одолжена у охранника Музея зоологии, приголубленного двумя порциями «СпокоНоМала». А вот волосы остались светлыми. Анатолий лишь немного подбигудировал их на нагретой над пламенем зажигалки дверной ручке.

Негр-блондин — это что-то! Особенно в зеленых полотняных шортах до колен, размалеванной павлинами рубахе, белых носках и белых же великанских кроссовках «Найк» на липучках и шнуровке. С турбонаддувом. С наборной анатомической подошвой. И с лампочками над каблуком, мерцающими при каждом шаге.

Наконец однорукий старик сунул удостоверение в нагрудный карманчик рубашки и яростным тычком указательного пальца вырубил чертову шарманку.

— ...Если не прекратишь свои гарлемские замашки, Жаконя чертов! — во внезапно наступившей тишине прозвучал хрипловатый окрик старика. — Рапорт подам, ниггер черномазый!

А черномазый ниггер все улыбался.

— Он что, по-русски ни бельмеса? — нашел что спросить старпом, который плохо относился к любой форме расовой дискриминации.

— Лучше вашего бельмеса, — огрызнулся старик, без приглашения плюхнулся в кресло и блаженно откинул голову. Не стоило большого труда догадаться, что старику хочется лишь одного: вот так, откинувшись, сидеть в глубоком удобном кресле, в прохладе кают-компании, и чтоб никто его не тревожил. Но дело есть дело. Он оторвал затылок от подголовника. — В общем, так. Ребята, вы должны меня понять. Я — сотрудник ОБОПа, полковник Иван Князев. — Он опять достал удостоверение и вяло махнул им в сторону негра. — А эту гориллу мне навязали свыше — в рамках российско-американской программы по борьбе с наркотиками. Обмениваться опытом будем. Ума у нее на три копейки, у гориллы этой, зато родословная...

Полковник Князев брезгливо поморщился.

Открыв рот, старший матрос Заруба смотрел на негра так, что старпом яростным зырком указал ему на дверь. Заруба ретировался, но вряд ли обратно на пост. Должно быть, побежал товарищам рассказывать.

Командир корабля наконец попытался подчинить ход событий себе, хотя опрокинутые в трюма сто пятьдесят спирта подсовывали разгильдяйские мысли, типа того, что в День Флота и не такие чудеса могут случиться.

— Вас не затруднит объяснить все еще раз? Мы с Афанасием Никитичем с удовольствием послушали бы. Все-таки вы появились несколько шумновато,

Старик тяжело вздохнул и рывком заставил себя встать.

— Значит, так. Это, — его сухой длинный палец указал на негра, — сын одного из племенных вождей Конго. Энтони Хутчиш его кличут. Поскольку племя евоное очень влиятельное, да и мамашка у него была американка, платиновая блондинка, сопляк был отправлен в Штаты, где получил высшее образование и приобщился к благам цивилизации. — Ненавидящий взгляд на магнитолу. — Хотя, по-моему, остался баран бараном.