Виталий Воронин - Сезон

Окончательно вымотавшись, перехожу на легкую рысцу и начинаю глазами лихорадочно искать место, где можно было бы передохнуть. Впереди маячат какие-то заводские строения, и кривая улица выводит меня к промзоне. Среди колдобин вдоль пыльного бетонного забора проложены ряды рельсов, за которыми виднеются корпуса цементного завода. Редкие чахлые деревца вдоль обочин покрыты цементной пылью, как мукой. Иногда грузовики с грохотом проезжают по дороге, обдавая все вокруг черным смрадным дымом. Ни одного пешехода не видно на улице, только заляпанные грязью старые кирпичные здания складов глядят на дорогу своими подслеповатыми, закрашенными оконцами.

Бреду, некоторое время вдоль забора, пока издали, постепенно приближаясь, не доносится вой сирены. Из последних сил перебегаю дорогу и валюсь в придорожную канаву среди редкого кустарника. Лежу лицом вниз и чувствую, как пот течет по моей голове и лицу, а ноги подрагивают от напряжения. Милицейский УАЗик с сиреной, гремя подвеской, проезжает мимо по дороге и удаляется.

С облегчением вздыхаю и вылезаю из канавы. На зубах скрипит вездесущая пыль, и жажда начинает мучить все сильнее. Подбираю валяющуюся тут – же пластиковую бутылку, в надежде набрать воды и быстрым шагом удаляюсь с дороги в сторону кустов, за которыми громоздится свалка металлолома, обнесенная ржавым забором. Забор, наспех собранный из железных листов уже кое-где развалился, поэтому я пролезаю между ними и осматриваюсь.

Среди сваленных друг на друга разбитых автомобильных корпусов и прочего утиля, возвышается башня подъемного крана рядом со зданием конторы. Оттуда же доносится редкий собачий лай. Сразу за территорией свалки начинаются лесистые холмы. Туда-то мне и нужно, подальше от города и людей. Это было первым моим порывом, потому что в лесу я чувствую себя увереннее, да и спрятаться там проще. Но, чтобы попасть в лес, мне нужно пройти мимо свалки, которая судя по лаю, охраняется собаками.

Подбираю кусок железной трубы и с ним наизготовку начинаю осторожно двигаться вдоль забора в сторону леса. Собачий лай быстро приближается с двух сторон, и я, не дожидаясь пока меня, искусают, ныряю обратно за забор. Бегу напрямик в сторону холмов через болотистый ручей сточных вод и слышу сзади злобное рычание. Уже на другом берегу, оглянувшись, вижу двух волкодавов, мечущихся у забора. Бросаю в них трубу, которая, не долетев, плюхается в жижу ручья.

Вот, наконец, спасительный лес. Сосны принимают меня в свою благодатную тень и можно уже лечь отдохнуть, но тело как заведенное продолжает движение, удаляясь в чащу, стараясь скрыться от всех и вся. Взбираюсь зигзагами по крутому холму наверх, и внезапно передо мной открывается разбитый бетонный серпантин окружной дороги, по которому двигается весьма плотный поток машин. Вот тебе и лес! Замечаю, что на другой стороне дороги за деревянным забором насколько хватает глаз, возвышаются оградки и кресты городского кладбища.

Оглянувшись назад с высоты холма, вижу внизу как на ладони раскинувшийся город, лежащий у огромного озера, берега которого теряются в синей дымке горизонта. В другое время я бы залюбовался этой красотой, но сейчас только отмечаю про себя, размеры города и радуюсь тому, в таком мегаполисе найти меня будет трудно.

Прямое, как стрела, шоссе уходит вдаль и теряется в море леса. Гранитные скалы, поросшие соснами, возвышаются по сторонам обочин и бросают тень на блестящий от заходящего солнца асфальт.

Вот уже два часа я лежу за валуном и наблюдаю как внизу у дороги, возле щитового домика с надписью «Кафе», низкорослый кавказец в закопченном фартуке жарит на мангале шашлык. Рядом за пластиковыми столиками обедают посетители, в основном водители – дальнобойщики. Их фуры стоят тут же на бетонной площадке стоянки. Аромат жареного мяса отчетливо доносится до меня, вызывая спазмы в пустом желудке. Я достаю из кармана последнюю конфету в слипшейся обертке и начинаю гонять ее за щекой, пытаясь обмануть голод.

За сутки я прошел километров двадцать вдоль дороги, скрываясь в лесу. Из пищи удалось собрать на кладбище несколько конфет и горсть печенья, оставленного на могилах. Поначалу, выбравшись из города, я хотел просто выйти на дорогу и поймать попутную машину, но эта идея ушла в пятки вместе с сердцем, когда я увидел впереди машину ДПС, возле которой стояли милиционеры с автоматами, проверяя документы у водителей и пассажиров, остановленных ими машин.

Страх приковал меня к месту, и я пролежал до темноты в кустах у обочины дороги напротив кладбища. Несколько раз мимо проезжали милицейские автомобили с мигалками, и это напоминало о том, что меня ищут. Больше всего я боялся, что лес начнут прочесывать с собаками. Однако вокруг было тихо, не считая все реже проезжающих машин. Чтобы как то отвлечься, я засовывал травинки в муравейник, и потом с наслаждением съедал их, пропитанных муравьиной кислотой.

Когда окончательно стемнело я, броском перебежал шоссе и, нырнув между сломанными штакетинами забора, затаился среди могил на кладбище. Со стороны мой бросок, конечно, выглядел комично. Если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, он бы рассмеялся, глядя как заросший щетиной человек в грязном и мокром камуфляже с безумными глазами, ковыляет через дорогу, а его лишенные шнурков ботинки, черпают пыль своими языками.

Я помянул недобрым словом надзирателя СИЗО [13] «СИЗО» – следственный изолятор. , отобравшего у меня шнурки, и пригибаясь стал пробираться вперед, осматривая кладбище. Тут же на свежей могиле мне попался граненый стакан накрытый корочкой хлеба и наполненный водкой, судя по запаху.

Стараясь не пролить ни капли, я трясущимися руками вылил содержимое стакана в пластиковую бутылку, которую таскал в кармане, а хлеб проглотил, почти не жуя. Пить водку не стал, хотя желание было и его пришлось подавить. Сейчас мне нужен трезвый ум. Впереди маячила перспектива длинного марша, который надо совершить немедленно, чтобы оторваться от преследователей. А для этого нужны силы, которых алкоголь не прибавит.

В голове шевельнулась мысль, что, наверное, брать еду с могил грешно. В религии я был не силен, но оправдывал себя тем, что должны же быть какие-то поблажки людям, попавшим в крайнюю нужду. Успокоив себя, таким образом, я обшарил почти все кладбище, но кроме нескольких конфет и печений больше ничего не нашел. Надгробные кресты то и дело озарялись светом фар, проезжавших по шоссе машин, выхватывавших из темноты домик сторожа над которым тускло, светился фонарь. Сам домик был заперт снаружи на висячий замок и лезть туда я не стал, боясь наделать шум.