Виктория Вита - Каждый День Как Пятница 13-е

Первый – главный врач Антон Ильич, увидев ее, сразу впал в некую задумчивость, решая непосильную задачу – узнавать или не узнавать строптивого доктора, но, видимо, придя к выводу, что корона с его ушей не свалится, снизошел до холодного, почти незаметного кивка – мол, заметил и даже узнал. Тонкий излом губ, зажатый между толстыми щечками и двойным подбородком, слегка дрогнул, чуть приподнялась бесцветная бровь, тем самым подчеркивая заплывшие мутные глазки, и все лицо сразу стало напоминать тот блин, который бывает первым, то есть комом.

Евгения расплылась в «радостной» улыбке. А как же! Ведь ее узнали! Теперь чувство гордости и вселенского счастья должно переполнить ее «ничтожное» существо и желательно вылиться в виде соответствующих моменту ритуальных песен и плясок. От подобных мыслей у Евгении улыбка едва не вышла за пределы лица.

– Евгения Павловна, – главный врач мгновенно убрал со своего лица выражение «вымученной» доброжелательности. – Не забудьте подойти в отдел кадров и написать заявление «по собственному желанию».

– С чего это? – продолжала веселиться Евгения. – Меня вполне

устраивает работа под вашим мудрым руководством, Антон Ильич. Тем более меня здесь нет, я еще в отпуске…

– Антон Ильич, – остановил закипающего главного его собеседник.

«Собеседник» был «большой шишкой» в комитете здравоохранения. Два года назад она познакомилась с ним на научном конгрессе в Сочи, где «шишка», перебрав на банкете, открытым текстом предложил ей переспать. При этом пообещав «такой красивой» женщине не только незабываемые ощущения и ночь, полную «страсти и неги», но и руководящую должность в медицинской организации по ее профилю. И тут же получил ответ, который прозвучал коротко, но весьма доходчиво – «она собой не приторговывает и очень надеется, что у нее никогда не возникнет такой жизненной необходимости». В тот же миг на всей ее дальнейшей карьере был поставлен один большой черный жирный крест. Даже если бы ее заранее предупредили о женской консультации во Всеволожске, ответ был бы тот же.

– О чем задумались, Евгения Павловна? – ласково произнес «комитетчик», подав знак главному врачу, чтобы он их оставил. И тот, поняв все с полунамека, «шаровой молнией» унесся в свое «счастливое будущее».

– Вы по-прежнему хороши, и загар вам к лицу, – бархатным голосом журчала «шишка» из комитета. При этом делая вид, что не видит, с какой до неприличия быстрой скоростью удаляется главный врач. – Как ваши дела?

– Как любит говорить Раиса Марковна, заведующая нашим послеродовым, «не хочу вас расстраивать, но таки у меня все хорошо».

– Ну почему же это меня должно расстраивать? Я искренне рад этому. Кстати, почему вы не хотите писать заявление?

– Не понравилось новое место работы, которое мне предложили. Извините за нескромный вопрос: вы его вместе с главным врачом выбирали?

– Напрасно вы так, Евгения Павловна, – бархат в его голосе исчез без следа. – Ведь может возникнуть ситуация, что и женская консультация во Всеволожске окажется плодом желанным, но запретным. Но не будем ссориться, – процент елея в его голосе вновь превысил все разумные уровни. – Возможно, у вас все-таки возникнет желание позвонить мне, и я буду только рад этому. Кстати, о заявлении, даже если вы его не напишете, вам, конечно, когда-нибудь выплатят материальную компенсацию, выдадут единовременное денежное пособие, а потом будет центр по безработице с его грустным пособием. Деньги имеют свойство быстро заканчиваться, особенно если нет новых поступлений. Так что можете продолжать улыбаться, ведь завтра может быть еще хуже… И на сим позвольте откланяться, – он быстро развернулся и, не прощаясь, пошел в сторону лестницы.

Евгения осталась стоять на том же месте, только покрепче сжала кулаки. Ей нечего было сказать этой осанистой, уверенной в себе властной спине.

– Они ушли? – тревожно спросила Маринка, чуть высунувшись в приоткрытую дверь, и оглядела опустевший коридор. – Жень…

– Марина, не сейчас, пожалуйста, – ничего не объясняя, Евгения повернула к ординаторской. Кофе, так же как и продолжать разговор с сестрой, уже не хотелось.

В ординаторской было пусто, на столе заведующей осталась стоять чашка с остатками недопитого чая и пустая тарелка из-под пирожков. Не глядя она выпотрошила свой стол и совершенно безобразным образом, будто опаздывала на последний поезд, не разбирая на нужное и ненужное, затолкала все в большой пластиковый пакет. Он получился громоздким, но не тяжелым. Главное неудобство доставляли книги, чьи острые углы достаточно неприятно били по ногам. Зато была занята только одна рука, дамская сумочка, размерами и формой больше напоминающая средних размеров рюкзак-трансформер (зато туда поместились сменные туфли) благодаря своим длинным ручкам, была лихо переброшена через плечо (при этом достаточно чувствительно ударив свою хозяйку по спине). Расправившись с рабочими моментами, она теперь мучилась единственной дилеммой. Как добраться домой? Можно было проехать пять остановок на трамвае до метро, там всего две пересадки, минут десять на автобусе – и ты дома. Вариант второй – маршрутка, но до нее минут пятнадцать пешком, хотя если быстро и дворами… а если еще и в проходном подъезде одного из старых домов, составляющих основу этого района, будет открыта дверь черного хода, то… Времени на дорогу домой уйдет примерно столько же, но можно будет ехать сидя, что весьма удобно, учитывая размеры ее поклажи, и не бегать по пересадкам. Приняв всю весомость приведенных ей же самой доводов, Евгения, выйдя из роддома, решительно свернула во дворы.

Небо периодически хмурилось, но летнее солнце мужественно отвоевывало потерянные утром позиции. В конце концов, не все так плохо. Ей не надо лить слезы по разбитой личной жизни по причине отсутствия таковой, как там пел Лукашин из «Иронии судьбы…», «если у вас нету тети», в ее случае дяди, «то вам ее (его) и не потерять…». Настроение улучшалось. Даша с Леной прорыдаются, потом успокоятся, и все вернется на круги своя. Может, конечно, не все и не у всех, но надо надеяться на лучшее, а у нее еще продолжается официальный отпуск, и никто ничего с этим поделать не может – поэтому можно расслабиться и ни о чем не думать аж до самого понедельника. А там «будет день, будет пища». Так, незаметно пребывая в своих мыслях, Евгения подошла к старой, покрытой облупившейся темно-коричневой краской двери, которую от посторонних глаз скрывали высокие кусты сирени. На двери красовался увесистый ржавый замок. Еще в студенческие годы они с ребятами, торопясь на практику в роддом (и, как всегда, опаздывая), сокращали здесь путь. Женя осторожно потянула на себя ручку, и дверь послушно открылась. О проходном подъезде знали только старожилы района, и у них в группе был парень, чьи предки жили здесь чуть ли не «со времен Петровых». Огромный замок был обманкой, пристроенной таким образом, что создавал полную иллюзию намертво законсервированной железяки. Нырнув в темную прохладу подъезда и тихонько прикрыв за собой дверь, Евгения оказалась под широкой, старинного мрамора лестницей и прислушалась. На площадке первого этажа была всего одна квартира. Судя по небольшим размерам двери, относительно тех, фундаментальных, дубовых, расположенных на верхних этажах, здесь, наверное, в дореволюционные времена жил дворник. Сейчас эта зона представляла определенную опасность. Там жил вредного характера старикашка, и Женя совсем бы не удивилась, если бы он оказался прапраправнуком того самого дореволюционного дворника. Этот старикашка постоянно дежурил у дверного глазка, отслеживая всех, кто появлялся в их подъезде, и особенно не любил тех, кто смел воспользоваться черным ходом, тогда он, приоткрыв дверь на всю длину металлической цепочки, которая при этом грохотала с мощью якорной цепи авианосца, выдавал нелицеприятные комментарии типа: «Что ходят здесь всякие, а потом квартиры грабят и всех убивают». Для Евгении сейчас главной задачей было незаметно прошмыгнуть мимо.