Ирина Павская - «Джоконда» Мценского уезда

Слезы у новенькой моментально высохли, и она резво оборотилась ко мне:

— Серафима Александровна, я не поняла, а с настоящей-то картиной что стало?

Я невольно поежилась. Это был самый сложный момент в повествовании. Хотя сейчас можно было рассказать о моем безрассудстве не таясь. Победителей, как известно, не судят. А ведь ситуацию я создала совсем не безобидную. Причем собственными руками.

По всем правилам, при обнаружении портрета нужно было указать на него пальцем и громко крикнуть: «Вот он!» А что сделала я? Сначала, жалея горемычного Васю и надеясь на его явку с повинной, прикрыла картину плотнее старыми тряпками, чтобы она раньше времени не попалась на глаза какой-нибудь экзальтированной сотруднице. Ну а уж когда поняла, что полотно непростое, и когда сама влезла в расследование, то и вовсе осмелела — аккуратно вынула из рамы, свернула рулоном краской наружу и перепрятала до выяснения всех обстоятельств. И при этом все манипуляции с портретом проводила в перчатках, как настоящая злоумышленница. Но если честно сказать, не из-за отпечатков пальцев. Об этом я даже не думала. Просто боялась повредить красочный слой. Моих «пальчиков» на картине и так было предостаточно: я же готовила «Даму» к выставке.

«Авантюристка», «легкомысленная девица», «безответственная особа» — самые мягкие эпитеты, которыми наградил меня Борис, узнав о моем розыскном волюнтаризме. А потом популярно объяснил тупой Симе, сколько раз она нарушила закон и сколько раз подставилась, если б дело пошло по-другому. Еле-еле я уговорила их с Андреем не изымать картину до окончания расследования, чтобы не спугнуть фигурантов.

Но, положа руку на сердце, надо признать, что если бы я действовала, как того требовал здравый смысл, то Хитрик и по сей день попивал бы коньяк в своем страховидном особняке. А семейство Селье убыло бы без потерь во Францию разрабатывать новые планы нападения на мою бедную «Даму в черном».

Так что… Так что иногда нетривиальные пути и полное отсутствие пресловутой осторожности дают очень даже неплохие результаты. Думаю, что и Настя Каменская со мной бы согласилась.

Я обернулась к молодой смотрительнице:

— Сейчас картина в Москве на экспертизе и реставрации.

— И что, она в нашу галерею больше не вернется?

— Скорей всего, нет. Ценности такого масштаба не хранятся в провинциальных музеях, — встрял в разговор директор. — Но смею надеяться, что вышестоящие органы учтут наш скромный вклад в спасение шедевра и найдут возможность поощрить коллектив, — закончил он, как всегда, высокопарно.

— Если не секрет, куда же вы спрятали картину? — не унималась новенькая.

Я засмеялась:

— Ну, какой секрет! В музейные старинные часы.

— В часы?! В наши?!

— Да. Это было самое удобное место. Высокие, плоские, узкие. Заводятся со стороны циферблата, но задняя стенка открывается. Рулон очень хорошо туда вошел.

— Надо же, как здорово — в часы! Ни за что бы не догадалась.

И после этих слов, будто специально, до кабинета донесся хриплый бой музейного ветерана.

Как, уже шесть! Ну и заболталась я. Ведь Зойка строго-настрого велела в шесть быть дома. Забрала у меня ключи, просила не беспокоиться и обещала сюрприз.

— Дорогие коллеги, спасибо вам большое за подарок и теплые слова, но мне пора. Должны прийти гости. Я и так припоздала.

Все разом задвигались, заговорили, стали собирать чашки. Я кинулась помогать, но Вера Николаевна отстранила меня великодушным жестом:

— Симочка, не волнуйтесь! Сегодня ваш праздник. Идите к гостям, а мы тут сами порядок наведем.

— Идите, Сима, тем более что, кажется, за вами приехали. — Жанна Афанасьевна лукаво улыбнулась и кивнула в сторону окна. Сквозь чистое, наконец-то помытое стекло в перспективе садовой аллеи просматривался за литой чугунной оградой скромный автомобиль цвета «медео». Ну конечно, это был тот самый милицейский трудяга, который имел привычку глохнуть в самый неподходящий момент.

Схватив новую сумку, я вылетела на улицу. Из салона выскочил Андрей с букетом дорогущих белых роз.

— Сима, поздравляю! — И с чувством чмокнул в щеку. — Какая вы сегодня красивая! Жаль, что Валевич меня опередил. Ему всегда самое лучшее достается.

Скажи спасибо, что Зойка этого не слышит, мысленно хмыкнула я, а то все лучшее точно бы тебе досталось!

— Сима, меня откомандировали, поручили, уполномочили… Одним словом, быстро в машину, и едем. Оркестр заждался.

— А Борис где?

— Никуда не делся твой Борис. «Хэппи бесдей» репетирует.

Автомобиль весело фыркнул, завелся с первого раза и резво помчался в сторону моего дома. Обожаю сюрпризы! Так на душевном подъеме и зарулили в наш старый двор. Но с шиком подскочить к подъезду не удалось. Дорогу перегородила «газелька» с брезентовым верхом, которую грузчики забивали каким-то мебельным барахлом.

— Побереги-ись! — Из двери на спинах кряхтящих мужичков выплыл холодильник.

— Баба Лида, кто у нас переезжает? Соседка, с наслаждением наблюдающая за погрузкой, истово перекрестилась:

— Слава тебе, господи! Услышала царица небесная наши мольбы! Собачники, что под тобой живут. Уезжают, уезжают, родимые, в другой город. И с собакой, и со всей своей музыкой.

— А здесь-то теперь кто будет жить?

— Точно не знаю. Но давеча Надя заходила, говорит, старички какие-то. К детям поближе перебрались.

Неужели? Вот и первый замечательный сюрприз!

— Эй, ироды, поосторожней таскайте! Краску не обдерите. Вы сели и уехали, а нам здесь жить, — по-хозяйски зашумела баба Лида на грузчиков.

Ругалась она не зря. У нашего родного ЖЭКа вдруг проснулась совесть. А потому уже вторую неделю в доме шел ремонт. Веселые могучие женщины в заляпанных комбинезонах таскают из подвала ведра с краской, разводят в железных бочках известь и цементный раствор. «Зона» преображается на глазах. Наскальная живопись исчезает под слоем побелки. Панели сияют небесной голубизной. А вчера дяденька из ЖЭКа заменил в подъезде все разбитые стекла и навесил новую добротную дверь, на которой сразу же затрепыхался листок объявления: «Уважаемые жильцы! В связи с ремонтом просьба помыть двери и полы на этажах». Помоем, дорогие вы наши, непременно помоем! И даже на тех этажах, где жильцы проявят несознательность и мыть не захотят. Пусть им стыдно будет. Зато теперь в подъезд не страшно заходить.

Осторожно, стараясь не запачкаться о свежую краску, и в самом замечательном расположении духа я пробралась на свой этаж. Звонок жизнеутверждающе затренькал. Дверь тотчас распахнулась, и в прихожей, украшенной яркими воздушными шарами, замаячили веселые лица Зойки и Бориса. Андрей деликатно подпирал меня сзади.

— С днем рождения, Сима! Ура!