Ирина Павская - «Джоконда» Мценского уезда

— Дайте же имениннице наконец дух перевести. И освободите проход в зал. Прошу, ваше высочество! — Андрей церемонно взял меня под локоть и распахнул дверь в комнату. — Не торопитесь, господа, все подходят к столу в порядке живой очереди.

Вот он — главный сюрприз! Просторный стол (и где только раздобыли такой?), установленный посреди комнаты, был накрыт в точном соответствии с рекомендациями «Космополитена»: скатерть и посуда подобраны в тон, цветы, свечи, салфетки в кольцах. Я только ахнула.

— Ну, братцы, вы даете!

— Это, конечно, не «Славянская кухня», — сказала с намеком Зойка, — но мы старались.

Какая такая «Славянская кухня»! Подумаешь, просто навороченный ресторан. За большие деньги и без души. А вы попробуйте вот так расстараться, как мои друзья, — от чистого сердца и с минимальными средствами.

Из-за кухонной двери вкусно пахнуло жареным.

— Боря, утку не передержим? — всполошилась подруга.

Что, и утка? Они решили меня сегодня сразить наповал.

— Все под контролем, Зоя, не суетись. Застолье позже, сначала подарки. Открывай торжественную часть.

— Дорогая Серафима! — Голос у подруги был необычайно проникновенным. — Ты готова к сюрпризу?

Неужели сегодня еще не все сюрпризы? Пожалуй, мне лучше сесть.

Друзья торопливо и взволнованно пошушукались. Зойка упорхнула в прихожую, зашуршала бумагой. А Валевич включил старенький мамин проигрыватель и опустил иглу на диск. С ума сойти! Мой любимый вальс «Под небом Парижа». Как говорит сосед Витька — глухое ретро. Где только умудрились достать пластинку?

И под звуки нежной, щемящей мелодии Зойка внесла в комнату огромный бесформенный пакет и поставила передо мной.

— Разворачивай, — не сказала, а скорее выдохнула.

Сердце забилось часто-часто. Дрожащими от смутного волнения руками я стала раскручивать оберточную бумагу. Они намотали целую тонну. Наверное, полдня заворачивали. С каждым новым витком предмет все более четко оформлялся, пока наконец не явился моим глазам в виде аккуратной скромной коробки.

Я, не помня себя, поддела крышку и… Ну что сказать? Чистая Франция! Натуральная кожа! Цвет бордо! Мой размер! Нет, так не бывает. Мне хотелось плакать.

А потом хлопнула пробка от шампанского, прилетела на стол из духовки жареная утка с яблоками и черносливом. И салат из морепродуктов. И ломтики авокадо под соусом «табаско», нарезанные веером, как советует все тот же «Космо». И роскошный домашний торт.

Но это все мелочи, мелочи…

Главное — влюбленные глаза Валевича, каждую секунду устремленные на меня.

Я плыла и качалась на волнах розового тумана, не узнавала своей квартиры и вообще плохо соображала, что со мной. Вдруг Борис поднялся:

— Ребята, теперь, когда мы уже поздравили именинницу, выпили за нее и за всех присутствующих, я хочу предложить еще один тост. Только, чур, не смеяться! Я предлагаю поднять бокалы за даму в черном. Ведь если бы не ее портрет, возможно, мы никогда бы не встретились. И вообще, все могло пойти по-другому.

Мои гости радостно оживились:

— Конечно, давайте выпьем за нее. За даму в черном!

И сквозь звон рюмок мне снова почудился едва уловимый вздох. Только теперь это был не печальный стон, а скорее вздох облегчения, похожий на легкий порыв весеннего ветра.

Наступила уже глубокая ночь, когда вся компания единодушно решила подышать свежим воздухом. В подъезде было тихо и спокойно. Музыка не гремела, собака не выла. Только восхитительно пахло свежей краской. Стараясь не шуметь, мы вышли на крыльцо, и — о чудо! — посреди двора, словно луч надежды, горел фонарь, погасший уже несколько лет назад. Определенно сегодня происходили чудеса. Даже самые скромные мои желания сбывались, как в сказке.

Из чистого подъезда опять потянуло краской, новые туфли ловко сидели на ноге, и крепкий седой мужчина с печальным интеллигентным лицом актера Трентиньяна бережно держал меня за руку. Зойка незаметно пихнула Андрея в бок, и они прибавили шагу, так что скоро мы остались с Валевичем наедине.

— Сима, я старый солдат и не знаю слов любви, — сказал Борис голосом Михаила Козакова и покраснел. Он помолчал, а затем продолжил уже серьезным тоном: — Я — мент. А менты — ребята простые. Я не очень эрудированный. Например, мне никак не удается запомнить, хоть ты тресни, кто написал «Завтрак на траве» — Моне или Мане. И я иногда храплю по ночам. Но знаешь, Сима, сегодня я не пойду домой. Мы останемся вместе. И завтра. И послезавтра. Ты не возражаешь?

И тут Андрей, который тем временем был уже на другом конце двора, вдруг обернулся и весело прокричал:

— Сима, я не слышу, что вам говорит сейчас этот седой субъект, но все — правда! Он абсолютно не умеет врать.

Голова кружилась от этой фантастики. Желтый свет фонаря плыл и дрожал в свежем ночном воздухе. Я подняла глаза и в этом призрачном желтом мерцании увидела, как враз затрепетали круглые молодые листья большого тополя, словно он захлопал в ладоши. Некое замечательное действо происходило вокруг. Нежная гусеничка-весна, которая своей зеленой нитью оплела все деревья, свила наконец тугой кокон. И прямо сейчас из этого кокона пестрой роскошной бабочкой выпорхнуло лето. И радостно закружилось над двором, над купеческим особняком посреди старого сада, над рекой и над всем нашим прекрасным городом.

Но это, как пишут в женских любовных романах, уже совсем другая история.

Фавелы — районы трущоб.