Элизабет Питерс - Напиши мне про любовь

В квартиру Дюбретты их впустила полная седая женщина. Она попыталась улыбнуться, но губы ее дрожали, а глаза были заплаканы.

— Извините, что так поздно, Энни, — сказал О'Брайен.

— Ночь и день для нас на одно лицо, Патрик. Уж вы-то должны знать.

— Как она? — негромко спросил О'Брайен.

Женщина скорбно покачала головой:

— Впервые я благодарна господу за то, что она такая, какая есть. К счастью, она не... Тсс.

— Кто это, Энни? — раздался веселый молодой голосок из комнаты в конце коридора. А в следующий миг в дверях возникла хозяйка.

Лицо ее Жаклин видела на фотографии из бумажника Дюбретты, но с трудом узнала — настолько черты женщины заплыли жиром. При росте не больше пяти футов сестра Дюбретты была устрашающе толста. Однако кожа ее была свежей и гладкой, а улыбка, которой она приветствовала их, лучилась радостью.

Нагнувшись, О'Брайен поцеловал ее в щеку.

— Это та дама, о которой я тебе рассказывал. Миссис Кирби, познакомьтесь с Пруденс, сестрой Дюбретты.

— Проходите в гостиную, миссис Кирби. Хотите кофе или еще что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Вслед за ней Жаклин прошла в милую, хотя и обшарпанную комнату. Она служила одновременно кабинетом и гостиной — вдоль стен высились Книжные шкафы, и бок о бок стояли два письменных стола.

— Присаживайтесь, пожалуйста, миссис Кирби, — предложила Пруденс.

— Зовите меня Жаклин. Я познакомилась с вашей сестрой всего несколько дней назад, но она вызывала у меня большую симпатию и восхищение. Я очень, очень вам сочувствую.

Пруденс опустилась на софу — свое излюбленное место, судя по продавленным подушкам. Слезы застилали ей глаза.

— Вы пытались помочь ей. Я хотела поблагодарить вас и спросить, она... она...

— Все случилось внезапно, — мягко сказала Жаклин. — Она не почувствовала боли, только... только мимолетное удивление.

— Еще бы не удивиться! — пробормотала Пруденс. — Дюбби не верила, что с ней может что-то случиться. Она ничего не сказала? Я надеялась... может, она спрашивала обо мне.

— Она произнесла какое-то слово — дважды его повторила. Тогда я не поняла, но теперь... Наверное, это было ваше имя — уменьшительное. Пру...

Пруденс кивнула. После намеков, оброненных экономкой, Жаклин ожидала, что сестра Дюбретты не совсем здорова, но, за исключением проблемы веса, у нее вроде бы никаких изъянов — ни умственных, ни физических.

Из груди экономки вырвалось сдавленное рыдание.

— О чем вы плачете, Энни? — спросила Пру.

— Прости, Пру...

— Не представляю, о чем можно плакать! — Голос Пру сорвался на визг. Она заговорила быстро и монотонно, на одном дыхании: — Ко мне пришли мои поклонники, а вы стоите и плачете? Хотите посмотреть, где я работаю, миссис Кирби? Вот мой письменный стол, рядом с Дюбреттиным. Я сейчас как раз тружусь над книгой. Издатель все торопит и торопит меня, хочет выпустить ее к осени. Он возлагает на эту книгу большие надежды. Уже потратил полмиллиона на рекламу.

Пребывая в ужасе и оцепенении, Жаклин, однако, заметила, как напрягся О'Брайен, точно тигр, изготовившийся к прыжку. Длинная речь Пруденс дала ей время собраться с мыслями. Хозяйка вскочила, на удивление легко и проворно, и знаком поманила ее к столу, Жаклин послушно повиновалась.

— Вот все мои произведения, — гордо объявила Пруденс, делая широкий жест. Шкаф был забит книгами в бумажных обложках. Жаклин узнала несколько имен. — Разумеется, я пишу под разными псевдонимами, — поспешно продолжала Пруденс. — Спрос на меня так велик. Работа отнимает все время. Не только само творчество, но еще и читательские конференции, презентации, раздача автографов, обеды с издателями и все такое. А письма от читателей! Я считаю, что должна отвечать на все письма. Дюбретта мне помогает. Она вообще мне очень помогает. А это ее стол, рядом с моим. Она скоро придет. Задерживается. Очень нехорошо с ее стороны — опаздывать. Мне надо ответить на кучу писем. Энни, вы сварили кофе? Знаете, Дюбретта всегда пьет кофе, как только порог переступает. Придется нам сегодня допоздна поработать. На столько писем надо ответить...

— В таком случае не буду отнимать у вас время, — сказала Жаклин. — Большое вам спасибо. Я очень благодарна, что вы позволили мне прийти.

— Всегда рада встретиться с моими читателями. — Робкая улыбка осветила лицо Пруденс. — Скорей бы Дюбретта пришла! Знает ведь, что я волнуюсь. А у меня столько дел... — Повернувшись спиной к Жаклин, Пруденс принялась перекладывать бумаги на письменном столе.

Экономка проводила их в прихожую.

— Вы справитесь? — мягко спросил О'Брайен.

— Да-да. Это ведь... — Экономка криво улыбнулась. — Это обычное дело. Она всегда так себя ведет, когда Дюбретта задерживается. Не волнуйтесь, Патрик. Я умею с ней обращаться.

— Если что — звоните мне.

Они молчали, пока не сели в машину и О'Брайен не завел мотор.

— Давно вы знакомы с Дюбреттой? — спросила Жаклин.

— Почти двадцать лет. Она была начинающим репортером в «Нью-Йорк пост», а я только-только пришел в полицию. Она доводила меня до безумия. Где бы ни случалась уличная драка, убийство или облава на наркоманов, Дюбретта всегда оказывалась в гуще событий, размахивала этим своим проклятым блокнотом и лезла с вопросами. — О'Брайен помолчал. — Настоящая была женщина.

— И вы подружились.

— Да.

— А Пруденс?

— Она была очаровательным созданием. Хрупкая, шустрая, и всегда смеялась. Гордость университета. От ухажеров отбою не знала, но Дюбретта охраняла ее как сторожевая собака.

— Могли бы меня предупредить. Не ради меня — ради нее.

— Я бы не допустил, чтобы вы чем-то ее расстроили. — Глаза его подозрительно блестели.

— Кошмар, — Жаклин поежилась.

— Вы хорошо держались, — буркнул О'Брайен.

Они остановились у светофора на Сорок четвертой. В сиянии уличных фонарей Парк-авеню казалась тихой и словно вымершей, но эта безмятежная тишина была обманчивой.

Загорелся зеленый свет. О'Брайен нажал на газ.

— Это случилось в шестидесятые — разгул наркомании, если помните. Я был на дежурстве в ту ночь, когда поступил вызов: юная девушка, передозировка героина в сочетании с фенциклидином... Одна из сотен... Но ее имя было мне знакомо... Возможно, просто несчастный случай — ошибка в дозировке. Но ведь она никогда не притрагивалась к этой дряни. «Я еще маленькая», — говорила. Одно дело — выпить бокал-другой, для веселья, но наркотики — никогда. Что ее заставило? Она не могла или не хотела говорить. Но до этого пыталась опубликовать свою книгу. Только что вы видели, во что вылились ее фантазии.

— А еще я вижу, куда вы клоните, — заметила Жаклин, — Но даже если она пережила жестокое разочарование или стала жертвой... скажем, некоего представителя издательских кругов, это еще не повод для самоубийства.