Магдалина Шасть - Ты в своем уме, Кать?

Светка с тоской посмотрелась в зеркало и протяжно вздохнула. Чертова аллергия! Мерзкие мошки! Нижняя часть миловидного личика напоминала тяжелую бульдожью пасть, особенно, если повернуться влево. Еще и чешется. Охренеть! Слава богу, что она работает медсестрой и может использовать медицинскую маску. Хоть какой-то бонус. Хоть какой-то. А ведь все так красиво начиналось! Захотелось разрыдаться и побежать на реку топиться.

В прошлом году Светлана вынуждена была взять академ. Внутренняя электропроводка будущего светила оперативной хирургии и топографической анатомии, внезапно коротнула, и лампочка внутри светлой во всех отношениях головы погасла с подозрительной вонью. Короче, Светка нажралась бабушкиных таблеток от давления и проснулась в реанимации уже совсем другой девочкой – бледной, немощной и, казалось, навсегда погасшей, гражданкой без прошлого, по которой плачет дурдом.

– Светочка, Светочка, зачем же так? – уже пару минут суетливо гладила ее своей сухой и горячей ладонью по покрывшемуся испариной плечу мать, кандидат наук, мастер спорта, королева по жизни и лауреат чего-то там, для которой дочь-суицидница казалась каким-то невиданным доселе позором семьи и ее личным педагогическим фиаско.

– А ничего! – злобно зашипела в ответ еще совсем недавно миролюбивая и покладистая, до тошноты, Светочка, сиротливо сжавшись в комочек под застиранной больничной простыней с синим штампом в углу. Она резко развернулась в сторону неимоверно раздражающей ее родительницы, – Нормально надо дочерей воспитывать! Нормально, слышишь ты?

– Да мы, да я, – кандидат педагогических наук, охреневшая от неожиданного дерзкого выпада своей послушной и всегда вежливой девочки, на несколько секунд совершенно растерялась, – Что ж ты говоришь? Да разве не нормально?! Да я столько литературы перелопатила по педагогике! Да ты…

– Любить надо дочерей! Книжки она читала, – невежливо перебила жалко оправдывающуюся родственницу ненавидящая весь мир Светка, сурово сдвинув белесые брови и недружелюбно уставившись на несчастную воспаленными глазенками, – Толку от твоих книжек, только гнобила меня. Ты вообще знаешь, чего я хочу? Хоть раз спрашивала?

– Я? Да я, – мать шумно вдохнула, набрала полную грудь воздуха и медленно, с чувством собственного достоинства, выдохнула. Уж, что-что, а ставить домашних на место она умела, – М-да. Быть благодарным – удел сильных, – она осуждающе покачала гордо посаженной головой в такт своим полным сакрального смысла словам и, манерно всплеснув изящными, ухоженными руками, словно подражая начинающей актрисе в дешевом драмтеатре, повысила голос почти до крика. – Забыла уже? Забыла? Как за мужиком чужим таскалась? Шалава. Дай тебе волю, ты бы так и осталась никчемной мойщицей уток, лишь бы к женатику своему ближе. Спасибо мне скажи!

– Спасибо. Уходи.

– Смелая такая? Смелая?! Да кто ты без меня? Кто ты без отца? – уже не на шутку разошлась обиженная фурия, покрывшись багровыми пятнами до самого декольте и брызгая во все стороны ядовитой змеиной слюной, стараясь задеть посмевшую ей противоречить соплячку как можно больнее.

– Человек я. Человек. Понятно? – устало прошептала слабеющая, теряющая уверенность в себе Светка, чувствуя, как ее неумелая защита снова проваливается в яму самоуничижения.

– Человек, – с издевкой передразнила ее злобная мамаша, интуитивно почувствовав свое превосходство, и перешла на уничтожающий, скрипящий, зомбирующий волю шепот, – Одна тебе дорога, милая, одна, слышишь? Под мостом будешь по рукам ходить, без образования, без поддержки! Дура! Знаю я из-за кого ты корчишь тут больную! Думаешь, придет к тебе? Никому, кроме нас с отцом не нужна. Никому, поняла?

Молоденькая медсестра в белой шапочке с флаконом прозрачного раствора в руках ненароком прервала очередную порцию нравоучительной брани, готовой опрометчиво сорваться с губ матери, оскорбленной эгоистичной и неблагодарной дочерью.

– Ты отдыхай, Света, это у тебя от шока, – моментально взяла себя в руки еще пару секунд назад яро бесновавшаяся родственница, важно поднялась со скомканной неуютной постели и нарочито величественно покинула платную одноместную палату, неодобрительно сверкнув красивыми голубыми глазами в сторону душевнобольной Светки.

– Какая у Вас мама красивая, прям у-ух, – восхищенно присвистнула добродушная сестричка, дружелюбно улыбнувшись депрессивной пациентке ослепительно белыми зубами.

– Ага, ненавижу ее! – Светкины веки вдруг в один миг покраснели, скулы затряслись, а голос предательски задрожал от неуклонно подступающего приступа, – Ненавижу ее. Лживую, ли-ли-лицемерную!!!

– Я лучше доктора позову. Сейчас-сейчас! – девчонка в белом халате изменилась в лице и проворно попятилась к выходу, опасаясь очередной истерики, так и не поставив психованной пациентке капельницы, – Антон Сергеевич!

Мгновением позже, усмиряющее гордыню колдовство привычным теплом защекотало пугливую Светкину вену, опрокидывая ее в потустороннее царство вечного покоя и единства со всем сущим.

Когда Виталик приехал к ней на прошлой неделе в компании малознакомого приятеля, такой бесконечно родной, но в тоже время холодный и недоступный, она, уверенная, что обязательно услышит извинения и предложение начать все заново, ни секунды не сомневаясь, села в машину, как последняя лохушка.

– Поехали в объезд, – авторитарно заявил водителю здоровенный детина с квадратной челюстью, которого Светка, очарованная обаятельной улыбкой симпатичного парня, изначально проигнорировала, и уровень кортизола в ее крови заметно подскочил. Однако, привыкшая доверять партнеру без оскорбительных проверок, она, как, впрочем, и всегда, промолчала.

Мимо проносились с пугающим грохотом тяжелые фуры, город остался где-то далеко позади, а дорога сделалась заметно уже, когда незадачливая пассажирка вдруг вспомнила, что не взяла с собой никакой теплой одежды. Что она будет делать в лесу в легкой майке? Кормить комаров? А ночью? Неужели они едут в лес? Какого черта? Лысый затылок, покачивающийся в такт гудящего мотора, и толстая мужская шея на переднем пассажирском сидении нервировали девушку все больше и больше.

– А куда мы едем? – испуганно пропищала она, потряхиваемая мелкой дрожью, минут через двадцать, когда тревога стала гнетуще невыносимой, а пейзаж и вовсе незнакомым.

– Тут недалеко, – улыбчиво подмигнул ей любимый в зеркало заднего вида, и встревоженная девчонка, тщетно стараясь расслабиться, неловко заерзала на сидении, как взволнованный ребенок.

Они знакомы чуть более года, но повода усомниться в себе он, вроде как, не давал.