Барбара Маккафферти - Взъерошенные перья

А ведь есть еще и сама Мельба. Уж она-то точно снарядит свое потомство в крестовый поход против тиранов и мракобесов, милые детки вооружатся баллончиками с краской, бейсбольными битами, скалками, и можно представить, какая судьба уготована нашим машинам и жилищам.

Инес снова наклонилась ко мне: – Вы, наверное, не знаете, зачем приехал шериф?

Я понимал, что столь фанатичная секретарша, как Инес, вряд ли станет распространяться о том, что я ей скажу, но судьбу испытывать не хотелось. А вдруг и в Инес есть что-то от Мельбы? Все-таки ничтожная вероятность, что мои слова к вечеру будет знать весь Пиджин-Форк, оставалась, и в этом случае Инес, разумеется, не поленится раскрыть источник информации. А мне отнюдь не улыбалось, чтобы в нашем городке утвердилось мнение, будто частный детектив на самом деле не такой уж частный.

– Трудно сказать, – солгал я.

Если Инес и суждено услышать о записке, то пусть услышит от кого-нибудь другого.

– А-а. – Инес выглядела разочарованной. Ей явно было нечем заняться, кроме как читать свой «Справочник» и ждать звонка. Она вяло побарабанила пальцами по столу. – Если бы вы знали, как меня раздражает эта противная желтая лента, – протянула секретарша, чтобы поддержать разговор. – Как вы считаете, она действительно это означает?

Я терялся в догадках.

– Что «это»?

Пальцы Инес вновь выбили меланхоличную дробь.

– Вы считаете, эта мерзкая желтая лента означает, что «Проход запрещен»? Ведь если я не могу войти в кабинет, то не могу и стереть пыль, как мне положено делать каждое утро. И все аккуратно разложить на столе. И полить цветы. И оборвать листочек на календаре. О-о… Я не могу выполнять свою работу!

Я попытался изобразить сочувствие, хотя, честно говоря, сильно сомневался, что Джейкоб стал бы возражать, узнай он, что календарь на этот раз остался нетронутым.

– Ленту скоро уберут, – пообещал я. – Не беспокойтесь.

Инес скорбно хмыкнула.

– Очень на это надеюсь, – сказала она уязвленным тоном.

Я счел за благо ретироваться. Поговори я с Инес еще минутку, непременно набросился бы на нее с предложением перейти работать к нам с Элмо. К тому же, когда выйдет Верджил, мне лучше находиться подальше. А то он еще, чего доброго, выскажет все, что обо мне думает. Тем более что я прекрасно знал, зачем Верджил потащился в кабинет Джейкоба. Чтобы утвердить свое право на территорию. Будь его воля, он окружил бы желтой лентой весь Пиджин-Форк.

Перед отбытием Верджил еще раз заглянул к Присцилле. Я снова торчал у всех на виду, да еще в крайне невыгодной позиции, поскольку мне приходилось, словно маленькому ребенку, смотреть на Верджила снизу вверх. Верджил же глянул на меня сверху вниз, и на лице его лежала печать всех скорбей мира.

– Хаскелл, – прохрипел он, – ты не считаешь странным, что все эти убийства начались после твоего возвращения в город?

На что это, интересно, он намекает? Что вслед за мной из Луисвиля потянулась целая толпа преступников? Или считает меня главарем банды, поставляющей в его некогда мирный городок безжалостных убийц?

Судя по всему, ответ Верджилу не требовался. Глаза его заволокло слезами, а это не предвещало ничего хорошего.

– Мне не хочется об этом говорить, но я считаю…

Я выпрямился. Приходясь мне почти родственником, Верджил, по-видимому, был бы не прочь возложить на меня ответственность за волну преступности, и тем не менее кое о чем он все же боялся мне сказать. Что ж, и на том спасибо.

Верджил откашлялся.

– Когда я вчера разговаривал с Руби, – сказал он, уткнувшись взглядом в пол, – она сообщила, что уехала отсюда примерно в четверть пятого. Иными словами, у нее имелось достаточно времени, чтобы сходить на почту. – Тяжело вздохнув, он с минуту он изучал свои ботинки, после чего добавил: – Знаешь, нужно совсем немного времени, чтобы вырезать из газеты два слова.

В словах шерифа имелся смысл.

Я кивнул, физически ощущая, как безысходность Верджила захлестывает и меня. Обстоятельства складывались для Руби не лучшим образом.

Может, этот стареющий херувим действительно решился на убийство?

– Это всего лишь предположение, – добавил он страдающим шепотом и, медленно переставляя ноги, поплелся к выходу.

Передавать Присцилле слова шерифа я не собирался. Ей и без того хватало волнений.

Письмо, полученное от возможного убийцы, явно выбило Присс из колеи. Она все еще выглядела бледной, когда ровно в одиннадцать часов в вестибюль вплыл Элтон Габбард.

Хорошо, что мне пару раз довелось встретить этого человека на улице, а то моя челюсть самым неприличным образом отвисла бы при его появлении. Просто не верится, что это странное существо слывет в Пиджин-Форке цветом местной адвокатуры.

При крошечном росте и чудовищном весе он походил на бочку, которую какой-то шутник нарядил в изысканный темно-синий костюм-тройку. Черные волосы, седеющие на висках, могли бы сгладить впечатление, если бы не завивались игривыми кудельками. Элтон Габбард походил не просто на бочку в изысканном костюме-тройке, а на бочку в изысканном костюме-тройке, на которую еще напялили африканский парик.

Глядя на Габбарда, нельзя не прийти в недоумение: как этот человек умудряется производить в суде внушительное впечатление?

– Я к мисс Присцилле Вандеверт, – провозгласил Габбард, вытаскивая из нагрудного кармана небесно-голубой платок. Голос его гулким эхом прокатился под потолком вестибюля.

Не поверите, но у Элтона Габбарда был голос радиособлазнителя. Если бы вы услышали этот голос, не видя его обладателя, то могли бы запросто решить, что говорит двухметровый гигант с наружностью Шона Коннери.

Джолин, как водится, побледнела, потом густо покраснела, но сумела взять себя в руки настолько, чтобы по внутренней связи сообщить Присс о прибытии адвоката. Через несколько минут все трое – Присс, Габбард и я – сидели в кабинете Присциллы.

Присс расположилась за своим столом, а мы с Габбардом – рядышком на двух серых металлических стульях. Адвокат казался до крайности раздраженным. Поначалу я решил – причина в том, что Присс не предложила ему сесть за стол, но, как выяснилось, Габбард был взбешен тем, что Присс позвала меня.

По-видимому, то, о чем Габбард собирался говорить, он считал частным семейным делом. Я понял это в тот самый миг, когда адвокат сказал:

– То, о чем я собираюсь говорить, является частным семейным делом. – И посмотрел на меня, как на таракана.

Присс нахмурилась, бросив на Габбарда далеко не радушный взгляд, и довольно сухо заявила:

– Я хочу, чтобы Хаскелл присутствовал. Он мой друг.

Трудно было удержаться, чтобы глупейшим образом не вытаращиться на нее. Она и в самом деле считает меня своим другом? Приятно слышать.