Даша Дасова - Тетушка Розетта

Маркус безразлично осмотрел открывшиеся плечи и грудь Лиззи. Никаких чувств, кроме легкого презрения, он к ней не питал, но почему бы не полюбоваться, раз дают?

Маркус сделал небольшой глоток пива, скучающе оглядел зал. Здесь ему было невыносимо скучно, но в пабе его хотя бы не трогает дражайшая тетушка. Серьезное преимущество перед особняком Бентов, когда-то давно еще бывшем ему домом.

Лиззи начала петь. Хрипловатый, надтреснутый и уже не детский голос мало напоминал голос оригинальной исполнительницы. Джо Стаффорд пела куда мягче и приятнее.

"Дрянное пиво, дрянной день, дрянная жизнь," – скучающе заключил Маркус.

Принято говорить, что пустота внутри ощущается неуютной дырой где-нибудь в груди или в душе, тут уж кому как угодно, но Маркус предпочитал считать: если с ним что-то и было не так, то только с мешаниной мыслей в голове. Его мысленный бардак отчаянно нуждался в пространстве, где можно развернуться, и имейся у него хоть какая-нибудь поэтичная дыра в груди – мысли бы немедленно заняли бесхозное местечко. Но увы – Маркусу на хватало свободы. Свежего воздуха.

Только крохотная лаборатория спасала его.

Химические опыты и изучение различных растений были отдушиной Маркуса последние два года. Особенно его увлекали яды, парня поражало их разнообразие и удивительное свойство лекарств при слишком большой дозе превращаться в отраву.

Увлечением племянника тетушка была почему-то недовольна, хотя Маркус услужливо предлагал ей прекрасное лекарство от бессонницы. Возможно, во всем виновата плутоватая улыбка племянника – а может, тетушка совершенно не нуждалась в реальном решении проблемы, ведь оно бы лишило ее возможности жаловаться.

Горячо любимые брат с сестрой лишь фыркали при виде увлеченного блеска глаз Маркуса, словно он смешивал мыло с водой и пускал мыльные пузыри, выдавая это за научные опыты, а не осваивал азы серьезной и непростой, но крайне интересной науки.

Маркус взаимно не питал к увлечениям брата с сестрой особой приязни. Джозеф казался ему слишком наивным для адвоката, Анни… Анни, по его мнению, была актрисой от рождения и порой путала, где стоит играть, а где говорить правду. Но, по крайней мере, делала это куда талантливее тетушки.

Впрочем, жаловаться Маркус не собирался: его способности довольно быстро нашли отклик вне семьи: приготовленные под присмотром деревенского аптекаря лекарства продавались, потому Маркус заслуженно считал себя единственным нормальным человеком в кучке бездельников. В Бент Хаус, кроме него, что-то делала только мисс Грейд – в прошлом няня, а сейчас кухарка на полставки и приходящая прислуга в одном лице. Бенты по привычке называли ее няней Грейд: старушка провела с ними все их детство.

Расплачивался с няней Грейд Маркус из своих денег. Конечно, кухарка была непозволительной роскошью для обитателей Бент Хауса, но готовить там никто не собирался. Анни ручки не хотела пачкать, тетушка впадала в истерику, Джоззи не желал заниматься женским делом. В принципе, Маркус мог взять все в свои руки и здесь, но догадывался, что приготовленную им еду родные есть не решатся.

Виной подобному отношению был непростой характер Маркуса, которым он искренне гордился. Любящий злые шутки и колкий черный юмор парень не желал прикидываться лучше, чем он был на самом деле. Он охотно признавал свой эгоизм, не скрывал гордыню, благодаря которой лелеял надежду однажды вырваться из этой дыры. Маркус терпеть не мог эти качества в других людях, но бревно в собственном глазу совершенно не мешало ему под настроение, видя подобное в окружающих, плеваться ядовитым сарказмом.

Равно не любил он и бездействие, а потому природная язвительность множилась на раздражение: в плену дражайшей тетушки его ждали лишь уныние и застой. Жизнь в Бент Хаус казалась ему липким болотом, тянущим всех попавшихся в трясину беспросветного деревенского быта, на дно.

Время тянулось медленно, а пиво кончилось быстро. В ушах заунывно скрипел голос Лиззи, исказивший песню до неузнаваемости. Маркус лениво рассматривал посетителей паба: мирного пьяницу, заливающего горе от очередного проигрыша на скачках, бойкого работягу, заглянувшего лишь на пару минут после тяжелого рабочего дня, компанию молодых людей, начавших партию в покер, группу верных поклонников Лиззи – привычная публика, забредавшая примерно одинаковым составом изо дня в день.

Маркус встал, расплатился за пинту, постоял еще немного у стойки, послушал. Дрянь. И черт с ней.

Он вышел из "Птенца Орла", остановился на крыльце, вдохнул свежего, уже остывающего воздуха.

После шумного паба тишина казалась какой-то странной, отрезвляющей, и в то же время расслабляющей. Но мертвой ее назвать нельзя: птицы и насекомые, словно оркестр, исполняли свою невероятно красивую и незатейливую мелодию. Невыразимо приятную после пения Лиззи.

Из центра Бартона доносился тихий шум, обычный для подобных местечек. Где-то ругались муж с женой, где-то слушали спектакль по радио, где-то, небрежно звеня тарелками, мыли посуду. Маркус послушал немного эту смесь человеческих и природных звуков, оглянулся в сторону дома и пошел к центру деревушки.

Улицы не пустовали, то и дело навстречу парню попадались прохожие. Бартон был не совсем уж глухой деревней, но настолько маленьким городишкой, что язык не поворачивался гордо именовать его городом. Да и образ жизни и ее темп не тянули на город – по крайней мере в сознании Маркуса. Город в детстве, еще в поездках с родителями, запомнился ему шумной торопливой мешаниной вечно спешащих людей. Он не мог даже вспомнить названия, но, кажется, навсегда запомнил атмосферу.

Несмотря на очарование детскими воспоминаниями, Маркус не мог отрицать и то, что ему нравились маленькие ухоженные улочки, от них веяло уютом и неясным обещанием стабильности. Аккуратные домики, велосипеды у чисто символических калиток. В детстве он часто без спросу сбегал сюда, чувствовал себя великим путешественником.

Воспоминания о детстве заставили Марка помрачнеть. Оно было радостным, но уж больно безоблачным, и потому быстро разбилось вместе с мечтами. Тогда казалось, что мир создан лишь для тебя, и проблемы случаются с другими, но не с тобой. Тебе не страшны ни гроза, ни падения с велосипеда, ни плохие оценки, ни бедность, ни старость. И даже смерть создана для других, но не для тебя.

Иллюзии по поводу своей неприкосновенности легко разрушить. Достаточно лишь один раз споткнуться и понять, как близко на самом деле находится пропасть.

Маркус брел по улице, пиная попавшийся под ноги камешек. В голове по-прежнему роились препаршивые мысли, топя всякую надежду выкарабкаться в ту жизнь, о которой он когда-то мечтал. К своему стыду, Маркус боялся: что застрянет в Бартоне навсегда, что рано или поздно распрощается с надеждами на толковое образование и примет как должное должность помощника местного аптекаря. Что начнет уже по привычке заглядывать в паб, как и вся местная публика, окончательно прирастёт к этому месту…